повредили умышленно? Не акт ли это политического террора? Болотников-Лесков заявил, что такое следует признать возможным. Если все произошло именно так, лично он очень сожалеет о случившемся, однако уверен, что подобные акции отчаяния будут иметь место, пока в мире существуют несправедливость и угнетение.
Новых гостей отеля начали раздражать толки о насилии и терроризме, и стоящие на балконе перешли к более приятным темам. Говорили о погоде: ожидается завтра мягкий снег, будет ли вода в озере спокойной.
Любовники отправились к себе и легли в постель; ничто зловещее сюда не проникало, лишь тихое, но назойливое дребезжание телефона доносилось откуда-то из темных глубин здания. Едва ли не каждый звонивший хотел забронировать номер: отель пользовался бешеной популярностью, и в любое время года не хватало комнат, чтобы вместить всех желающих. Если смотреть на трагедии с этой стороны, эпидемия катастроф оказалась едва ли не даром божьим; но даже такое массовое «выселение» не решило проблему, и многим приходилось отказывать. Персонал творил настоящие чудеса, чтобы принять как можно больше гостей. В тот самый день, когда погибла мадам Коттин, любовники слышали, как в ее комнату вносили раскладную кровать, чтобы разместить там юную чету с ребенком.
В конце концов, место нашлось еще для одной пары, причем молодая жена оказалась на последнем месяце беременности. Селить новобрачных было некуда, но девушка рыдала и выказывала такое отчаяние, что пришлось приспособить для них одно из подсобных помещений. Ночью любовников разбудили женские крики; потом они услышали, как по коридору зашелестели торопливые шаги неутомимого персонала отеля. Горничные несли горячую воду, полотенца и другие необходимые при родах вещи. Ночь опять выдалась очень холодной, шел снег, бедная девушка могла благодарить Бога, что ей нашли приют. Конечно, очень глупо приезжать, не заказав номер заранее, если она вот-вот собиралась родить.
Перегруженный работой персонал демонстрировал необыкновенную выдержку. Они проявили себя просто великолепно, — характеристика, на разные лады повторявшаяся снова и снова в книге отзывов: «Замечательная еда, ни в чем не встречали отказа. На следующий год ждите нас снова»… «Все самого лучшего качества. За нами ухаживали, словно мы королевских кровей»… «Спасибо за радушный прием. Первоклассное обслуживание и апартаменты. Обязательно вернемся»… «Высокий уровень»… «Лучший из лучших. Упивалась каждой минутой отдыха»… Все служащие, от чистильщика обуви до управляющего, в свое свободное время с энтузиазмом помогали восстанавливать разрушенное пожаром крыло здания. Даже старший повар, вечно улыбающийся, дородный старший повар, внес свой вклад, что вылилось в небольшой конфуз. Однажды днем кто-то стал царапать по стеклу, и, повернувшись, любовники увидели в окне радостно улыбающегося повара с малярной кистью в руке. Их прервали, когда женщина, стоя на коленях, приникла головой к подушке, а юноша брал ее сзади. Пунцовая от стыда, она попыталась сделать вид, будто молится. Но было поздно, к тому же повар так обезоруживающе-весело подмигнул им, что любовники решили предложить ему присоединиться. Да, он наверняка отличался не только умением готовить отличные бифштексы, ибо зажмурившись и зарывшись лицом в подушку, она не могла угадать, кто из них двоих удовлетворяет ее: оба казались одинаково прекрасными, нежными, оба полны доброго сока. Молодая женщина была счастлива, что часть ее тела принадлежит другому. Себялюбие и индивидуализм противоречили духу белого отеля.
Иногда ей становилось неуютно, будто ее изолировали от внешнего мира, но стоило предложить сходить куда-нибудь, как он заключал ее в объятия и начинал твердить, что осталось слишком мало времени. Там, снаружи, было так грустно больше не видеть ставших привычными лиц. Пекаря, удившего рыбу в самом центре озера. Священника, поглощенного чтением, сидящего в своем любимом кресле на берегу. Мадам Коттин, заразительно смеявшуюся вместе с розовощеким молоденьким официантом. И все же лебеди как прежде парили меж двух заснеженных пиков; спускались к озеру, отрывались от воды и взлетали вверх. Их перья отличались такой белизной, что даже ослепительные вершины казались серыми в сравнении с ними.
III
«Случай фрау Анны Г.»
Осенью 1919 года знакомый врач попросил меня обследовать молодую даму, на протяжении четырех лет страдавшую от мучительной боли в области левой груди и таза, а также от хронического нарушения работы дыхательных путей. Он добавил, что, по его мнению, речь идет об истерии, несмотря на ряд признаков, свидетельствующих против такого предположения. Чтобы убедиться в отсутствии органического заболевания, он самым тщательным образом обследовал ее. Молодая женщина была замужем, но жила отдельно от супруга, в доме своей тети. Нашей пациентке прочили большое будущее на музыкальном поприще, однако болезнь прервала многообещающую карьеру.
Первая беседа с этой двадцатидевятилетней дамой не приблизила к пониманию природы ее недуга. Я не увидел никаких проявлений жизненной энергии, хотя, по моему глубокому убеждению, она бесспорно обладала таковой. Лицо, на котором выделялись прекрасные глаза, носило явные признаки тяжких физических страданий; и все же в определенные моменты характерное выражение исчезало, заставив меня вспомнить о жертвах психических травм, полученных на фронте, обследование которых составляло в то время мою печальную обязанность. Что касается речи, иногда я с трудом разбирал, что она говорит, из-за судорожного хрипящего дыхания. Вследствие испытываемой боли, она ходила, согнувшись в поясе. Даже по меркам того несчастливого года, когда большинство жителей Вены недоедало, она отличалась чрезвычайной худобой. Кроме прочих проблем, я предположил наличие у нее Anorexia nervosa. Дама сказала, что даже мысли о еде вызывают дурноту, она питается апельсинами и пьет воду.
После осмотра пациентки я понял, почему мой коллега так колебался, прежде чем прекратил поиски органических нарушений. Меня поразило, с какой четкостью она определяла свои болезненные ощущения. Считается, что так ведет себя человек, страдающий тем или иным заболеванием органического характера, хотя он может быть еще и невротиком. Для истериков характерна известная неопределенность при описании, во время обследования болезненных участков у них появляется выражение удовольствия, а не страдания. Фрау Анна, напротив, спокойно и точно указала, что испытывает боль слева в области яичников и в левой груди; она вздрогнула и отпрянула, когда я прикоснулся к этим участкам.
Она твердо верила, что больна физически, и была чрезвычайно разочарована, что я не сумел найти источник ее страданий и определить их причину. Мое собственное, с каждой минутой растущее убеждение, что, несмотря на несоответствие некоторых признаков, налицо случай истерии, укрепилось после признания, что у нее случаются нелепые и страшные зрительные галлюцинации. Она боялась говорить о «завихрениях в голове», потому что это, по ее мнению, означало признать себя сумасшедшей, которую нужно держать под замком. Я сумел убедить пациентку, что галлюцинации, точно так же, как болезненные ощущения и затрудненное дыхание, вовсе не служат признаками умственного расстройства; что, поскольку границы реальности сложно очертить, самый здоровый рассудок может стать жертвой проявлений истерии. Фрау Анна несколько упокоилась и рассказала мне, как протекала болезнь, а также немного о себе в целом.
Она дочь довольно богатых родителей, была вторым ребенком и единственной девочкой в семье. Отец принадлежал к русским евреям купеческого сословия, а мать вышла из знатного польского католического рода, укоренившегося на Украине. Сломав подобным союзом религиозные и национальные барьеры, родители фрау Анны следовали своим либеральным воззрениям, но заплатили высокую цену, лишившись поддержки семей. Единственным близким родственником, не отказавшимся от общения с супругами, была тетушка пациентки (с которой она сейчас жила), сестра-близнец ее матери. Тетя вышла замуж за уроженца Вены, учителя словесности, тоже католического вероисповедания; они познакомились на конференции в ее родном городе Киеве. С тех пор сестрам пришлось жить вдалеке друг от друга, но их привязанность оставалась неизменной.
Как следствие, тетя фрау Анны также постепенно отдалилась от родных, за исключением отца, который в старости стал жить у нее. Пациентка убеждена, что на ней самой этот разрыв родственных связей сказался негативным образом, ограничив связь с окружающим миром. Общение с детьми ее
