фуникулера и полетели вниз, сын пекаря не потерял голову от страха. Он прижал к себе черного кота. Мальчик просто погладил его, остановившись на крыльце отеля, и кот последовал за ним до самого вагона, а потом запрыгнул внутрь. Теперь упругий пушистый комок возмущенно мяукал и царапался, но мальчик не выпускал его из рук.
Юноша не сосал грудь, а быстро бил языком по отвердевшему соску, словно ребенок, пускающий круги по воде плоским камнем. Из-за того, что ветер раздул задравшиеся до пояса юбки, женщины падали гораздо медленней мужчин. Мадам Коттин, полуживая от страха, увидела красивого молоденького датчанина, он летел совсем рядом, несколькими футами ниже. Как и она, юноша падал почти вертикально, и у corsetiere внезапно возникла странная иллюзия, что она сейчас не мчится вниз навстречу смерти, а зависла в воздухе, поднятая его сильными руками. Однажды, — незабываемое впечатление! — она увидела, как танцует Павлова; и теперь, став юной и стройной, превратилась в великую русскую балерину. Мальчики и мужчины первыми рухнули на землю и в воду. Мадам Коттин увидела, как врезался в сосну, ногами вперед, сын пекаря. Он умудрился повернуться на спину (позвоночник мгновенно сломался), чтобы спасти животное, которое сжимал в руках. Черный кот вырвался и, впившись когтями в кору дерева, стал спускаться.
Потом упали женщины и девочки, и, наконец, как завершающий аккорд трагедии, которая, казалось, длилась целую вечность, на озеро и сосны просыпался сверкающий град разноцветных лыж.
Добравшись до родника, они снова отдохнули, — ослик по-прежнему щипал траву, — еще раз, подставив ладони, выпили очищающей воды. Потом заглянули в церковь, в которой всюду стояли цветы для поминальной службы, зашли на обнесенное стеной кладбище, где местные жители хоронили своих близких. Земля и высокие тисы хранили прохладу. На каждой каменной плите красовалась фотография усопшего с непременной улыбкой на устах, рядом стояли стеклянные кувшины с пучками бессмертника. Возле одной из могил старушка в черном наклонилась, чтобы взглянуть на изображение, и молодой женщине стало стыдно за свое порванное платье. «Я не люблю бессмертник», — произнесла она, решительно взяла спутника под руку и увлекла прочь.
Когда они подошли ближе к озеру, она разглядела плавающих в нем рыбок, миллионы золотых и серебристых плавников, снующих в прозрачной воде, осужденных на бесцельное бесконечное движение. Так ей сначала показалось. На самом деле, они не просто резвились, они добывали пищу, охотились; их круглые, бессмысленно выпяченные глаза с любопытством разглядывали странные серые туши, медленно погружавшиеся в озеро, чтобы стать законной добычей его обитателей. Суетливые рыбы напоминали головастиков в пруду, потом она подумала о фотографии спермы, увеличенной в тысячи раз, которую когда-то показывала ей гувернантка. Крохотные частички мельтешили без видимой причины, но каждая металась в осмысленном поиске.
Во время обеда она была мрачной и молчаливой, что озадачило юношу. Дело не в атмосфере, царящей в ресторане; как раз в тот день среди посетителей превалировало праздничное настроение. Появилась целая толпа новых постояльцев; естественно, они не стали горевать из-за несчастий, которые произошли накануне их приезда. Напротив, в первый день отдыха они пребывали в отличном расположении духа. Осталось лишь несколько старых знакомых: Вогель, старшие члены датского семейства (они молча обедали), Болотников-Лесков и грустная, бледная, трогательно худенькая девушка с престарелой медсестрой.
Обслуживающий персонал и цыгане старались, ради гостей, поддерживать веселое настроение, несмотря на то, что новая трагедия не обошла их. Музыкант, игравший на аккордеоне, уговорил маленькую японку, — она пользовалась всеобщей популярностью, — покататься на лыжах во время положенного ей двенадцатичасового отдыха. Когда официант рассказал молодой женщине о гибели горничной, она сильно расстроилась. Вспомнилось одно из коротких стихотворений девушки, переведенных английским майором. Она продекламировала его своему спутнику:
В отличие от юноши, посчитавшего эти строки забавными, она нашла в них нечто волнующее, горькое, даже возбуждающе-эротическое. Молодая женщина вообразила себя на месте сливы, исходившей щедрым соком, дрожащей на своем свадебном ложе в ожидании быка. Она считала минуты, предчувствуя ужас вторжения в доселе нетронутое лоно, страшась в муках потерять девственность. Женщина вздрогнула. Она так ясно представила всю картину, что покрылась потом.
Однако она понимала обманчивость своего состояния. На самом деле, причина депрессии совсем в другом. Когда они ели лимонный шербет, она наконец решила поделиться опасениями с юношей. Молодая женщина боялась, что в последнее время просто одержима сексом. Она призналась, что почти все время думает об этом. Даже неприличное ругательство, которое вырвалось у Лайонхарта, когда он снимал с дерева кота, заставило ее не только покраснеть, но втайне испытать наслаждение. И другие слова, которые ей даже знать стыдно. Она упивалась ими именно потому что они такие грязные. До сих пор она никогда никому не говорила о своем странном извращении.
Молодой человек покровительственно улыбнулся и взял ее за руки. Она нервно высвободила их и задумчиво провела пальцем по ободку кофейной чашки.
«Дело не в том, что мир вокруг состоит из секса. Это бы меня хоть немного оправдывало. Армии рыб, плодящие миллионы себе подобных, гроздья винограда, отягощающие лозу, пальмы, изнемогающие под тяжестью фиников, персики, мечтающие о быке, что придет к ним ночью».
Она подняла голову, желая увидеть его спокойные изумрудные глаза, найти в них поддержку, но он упер палец в щеку и обернулся на музыкантов, чтобы не встретиться с ней взглядом. Нежелание помочь рассердило ее, ведь именно юноша во многом был виноват в овладевших ее душой демонах. До встречи с ним она не выпускала их на волю.
«А если думаю не о сексе, то о смерти», — с горечью произнесла она. — «Иногда, о том и другом одновременно». Взяла ножик с подноса, на котором разложили ломтики сыра, стала играть с ним.
Она не сказала юноше, что заранее знала о гибели мадам Коттин, японской студентки, женщины с одной грудью, всех остальных; или о том, что видела его смерть, и свою тоже.
Молодая женщина немного повеселела, когда он купил ей ликер в баре, а потом увлек свою подругу на уютный балкон, чтобы встретить последние теплые лучи заходящего солнца. Новоприбывшие стремились поговорить с непосредственными свидетелями трагедии в горах. Они старались изобразить приличествующие случаю ужас и скорбь, но за этим фасадом проглядывало совсем другое: досада из-за пропущенной сногсшибательной драмы и безмерная радость, потому что катастрофа произошла накануне их приезда, а не позже.
Вогель, окруженный группой прибывших туристов, стоял, вернее, с трудом держался на ногах, за спиной Болотникова-Лескова. Он был совсем пьян, и очень громко говорил, что дело могло обернуться гораздо хуже, но к счастью, среди жертв оказалось много жидов. Он имел в виду мадам Коттин и юных членов датского семейства.
Учитывая присутствие датчан и молодой женщины-инвалида, это было невероятно оскорбительное замечание. Все замолчали. Русский приятель адвоката, весьма сконфуженный, увел Вогеля. Вернувшись, он извинился за него перед евреями, которые могли услышать эти слова. Подобное поведение непростительно, заявил он, но следует принять во внимание, что Вогель пострадал от обрушившихся на белый отель несчастий больше остальных: при наводнении погиб его родственник, во время пожара — лучший друг, а обвал погубил сестру. Кроме того, оба они вчера оказались на волосок от смерти, поскольку отправились к фуникулеру впереди основной группы отдыхающих, но в последний момент, из-за неустойчивой погоды, передумали кататься на лыжах. Еще немного, и они сорвались бы и разбились.
Принимая во внимание вышесказанное, можно простить Вогелю его пьяный вздор. Хотя приходится признать, что и в трезвом состоянии он не самый приятный человек.
Один из новых постояльцев, бельгийский доктор, спросил, случайно лопнула стренга троса, или ее
