винить: она слишком поздно осознала это. Мы обе были такими невинными, когда выходили замуж! Такими юными! И совершенно ничего не соображали в подобных вещах. Ты понимаешь?»
«Да. Да, теперь все встает на свои места».
«Магда знала, что происходит между мной и ее мужем, — по крайней мере, в начале, — причем, по- моему, даже испытывала некое облегчение». — Мать с тревогой смотрела на нее.
«Значит», — произнесла Лиза, чувствуя, как рассеивается туман, — «когда вы втроем… она действительно хотела…?» Она бросила взгляд на маму, покраснела и вновь отвела глаза.
«Да, скорее всего. Ведь именно она и предложила попробовать. Франц и я чувствовали себя весьма неловко. Но позднее она потребовала, чтобы мы вовсе прервали отношения, — наверное, страдала от ревности и одиночества, — и с тех пор нам с твоим дядей пришлось встречаться тайно. Мы совершили непростительный грех».
«А Отец знал?»
«Знал, но никогда не заговаривал об этом. Мы не спали вместе… да, после рождения Юры практически ни разу не занимались любовью. Ну, не в буквальном смысле — естественно! Так, по большим праздникам… Он всегда был страшно занят. Работа, политические интриги, любовница. Его не волновало, чем я занимаюсь, лишь бы соблюдались внешние приличия».
В полдень солнце палило нещадно, и Лиза чувствовала, как на нее накатывает дурнота. Слишком много сил потребовалось, чтобы вынести мамину исповедь. Она предложила присесть в тени скалы, хоть немного спасающей от безжалостных лучей. Они прислонились к горячему камню. Мать озабоченно осведомилась, как себя чувствует дочь. Небольшая слабость из-за жары, ответила Лиза. Может быть, она хочет немного попить? Когда Лиза кивнула, мать расстегнула одежду на груди и обвила дочь руками, привлекая к себе. Первые освежающие капли молока сразу прогнали жар и голова перестала кружиться. Лиза отняла губы, приподнялась и, словно к святыне, прикоснулась к полной белой груди, увенчанной рыжевато-коричневым соском. «Я помню ее!» — тихонько рассмеялась она. Мать улыбнулась в ответ: «Пей сколько хочешь, молока у меня всегда было вдоволь».
«Но как…?» Мать вздохнула: «К нам присылают столько сирот! Кормилиц постоянно не хватает. Каждый приносит пользу по мере сил».
Лиза прильнула к соску, потом к другому, забыв обо всем, кроме спокойной радости насыщения. Ее рука, обвившая талию матери под платьем, нащупала что-то твердое, и она улыбнулась про себя: мама до сих пор носит такую древность, как корсет! Когда она, наконец, утолила жажду, а мать привела себя в порядок, Лиза расстегнула блузу и подставила ей грудь. Мягкие губы сжали сосок, и она почувствовала себя такой счастливой! Поглаживая все еще пышные светлые волосы мамы, она заметила, что завидует ей, и сама хотела бы кормить младенцев. Застегиваясь, густо покраснела, когда мать задала неизбежный вопрос, и объяснила, что молоко появилось из-за молоденького английского лейтенанта. Юноша ей так нравился, казался таким беспомощным, его так хотелось покормить и приласкать, что он вызвал прилив материнских чувств.
Ощутив, что бодрость и силы вернулись, они поднялись и возобновили прогулку. Мария Конопника сказала: «Примерно то же я чувствовала по отношению к твоему дяде. Считала, что, утешаю, жалею его. Думала, что никому не причиню вреда, если помогу ему. Конечно, мы всегда немного обманываем себя».
«Я видела, как ты утешала его!» — дочь криво усмехнулась.
«Да, знаю! Ах, это было ужасно! У нас чуть сердце не разорвалось от страха! Оставалось только молиться и надеяться, что ты слишком мала, чтобы понять… Но, как видно, надежды оказались тщетными. Прости меня, Лиза, родная. Понимаешь, мы понятия не имели, что ты осталась на яхте. В обязанности Сони входило следить, чтобы…»
«Я имела в виду другой случай, в беседке!» — Лиза улыбнулась, слегка поддразнивая ее, но мать недоумевала. «Мы
Потом она вспомнила, и покраснела: «Подожди! Да, да, я знаю, о чем ты говоришь! Один- единственный раз! Господи, как глупо мы тогда вели себя! Так ты нас заметила? Я не думала, что ты вообще куда-то уйдешь! Да, конечно, я помню! Я тогда делала набросок на пляже, верно? Но думала совсем о другом… Наверняка прескверная получилась картина! Было ужасно жарко, верно? Почти как сейчас. Потом подошли твои тетя и дядя, Магда захотела позагорать, а Франц и я отправились на прогулку по саду. Да, действительно!» она улыбнулась, и кожа на нетронутой огнем правой части лица покраснела еще больше. «Мы ведь всего лишь целовались, разве нет?»
Лиза с утрированным негодованием потрясла головой. — «Ты
«Я? Не может быть! О Господи! Правда! Я вспомнила! Мы, тогда, наверное, совсем сошли с ума!» — Неожиданно она звонко рассмеялась, сверкнули перламутровые ровные зубы, которые почему-то врезались в память с детства.
«Приходится признать, нас очень тянуло друг к другу в сексуальном плане. Ну конечно, я пыталась себе внушить, что влюблена. Поглощала поэзию: „Люблю горящих уст я вызовы немые, / Восторги быстрые, живые“, и тому подобное. Женщине всегда трудно признать, что в основе отношений лежит плотская страсть. Ты отнеслась бы к нам снисходительнее, скажи я, что между нами вспыхнула вечная любовь, но я не хочу лгать».
«Нет, я вас не обвиняю», — произнесла Лиза. — «Мне некого и не за что прощать. Я просто считаю все это…
«Верно!» — признала мать, грустно покачивая головой.
«Две точки на карте движутся все ближе и ближе друг к другу, чтобы, наконец, соединиться! Больные страстью, каждая минута кажется вечностью! К тому же, сладость
Мать наклонила голову. — «Да, и это тоже. Мы совершили страшный грех».
«Даже если так, в конечном итоге прошлое не имеет значения, только будущее. Звучит банально, но правда есть правда».
Мать застыла на месте, спрятала лицо в ладонях. «Пожар! Ужас, ужас!» Она долго не могла унять дрожь. Потом опустила руки и слабым голосом продолжила.
«Кажется, это случилось на вторую ночь. Мы не виделись три месяца, и не могли оторваться друг от друга. Ты, наверное, знаешь, — когда лежишь в постели с мужчиной, полностью уходишь в свои ощущения, другие чувства притупляются, все остальное перестает существовать. Мы ослепли и оглохли. Потом, когда закончили, поняли, что комнату заполнил дым, стали кашлять и задыхаться. За дверью раздавался страшный рев. Франц встал и открыл ее: там полыхало, как в аду». Она передернулась, будто тело, как тогда, охватил огонь, сама словно гибкий язык пламени.
«Все уже позади», — Лиза сжала ее руку. Постепенно мать успокоилась.
«По-моему, там, где есть любовь, — неважно, в каком виде она предстает, — существует надежда на спасение». Перед глазами сверкнул штык, готовый войти меж распростертых бедер, и Лиза быстро поправила себя, — «Я имею в виду, любовь как чувство близости».
«Нежность».
«Да, именно!»
Они все дальше и дальше шагали вдоль берега. Солнце опускалось, стало чуть прохладнее. Тяжело махая крыльями, снова прилетел ворон, и сердце Лизы сжалось от внезапного ужаса. Она остановилась. «Это Мертвое море?»
«Нет, что ты!» — с серебристым смехом воскликнула мать. Она объяснила, что в озеро впадает река Иордан, которую в свою очередь питает ручей. «Как видишь, вода здесь всегда свежая и чистая». Слова матери полностью рассеяли страх; дочь кивнула, и они пошли дальше.
С холмов налетел белый ветер. Солнце нависло над пустыней, его лучи, пробиваясь сквозь далекие песчаные вихри, прочертили в небе окружности, слившиеся в подобие огромной розы.
