II
«Гастейнский дневник»
Она наткнулась на выступающий корень дерева, упала, поднялась и снова бросилась вперед, не разбирая дороги. Бежать было некуда, но она все равно бежала. Позади все громче раздавался треск палой листвы под ногами преследователей, ведь они мужчины и двигались быстрее. Даже если удастся добраться до края леса, там тоже наткнется на солдат, которые ждут, когда она покажется, чтобы застрелить, но и несколько мгновений жизни казались драгоценным даром. Однако они не помогут. Спастись невозможно, разве что превратиться в одно из этих деревьев. Она охотно отдала бы сейчас свое тело, полнокровную человеческую жизнь, чтобы застыть здесь и смиренно существовать, стать домом для пауков и муравьев. Солдаты прислонят к ее стволу карабины и полезут за сигаретами. Пожмут плечами, исчерпав легкую досаду, скажут,
Наконец, она рухнула на жесткую землю. Пальцы наткнулись на что-то холодное и твердое; разбросав листья, она увидела стальное кольцо люка. Заставила себя встать на колени, взялась за него и потянула. Только что вокруг стояла тишина, словно солдаты прекратили поиски, но сейчас снова затрещали кусты за спиной, совсем рядом. Она вложила все силы в последний отчаянный рывок, но люк не поддавался. На жухлые листья легла чья-то тень. Она закрыла глаза и стала ждать, когда вокруг все взорвется. Потом подняла голову и увидела искаженное испугом детское лицо. Как и она, мальчик был обнажен, из сотни порезов и царапин струилась кровь. «Не бойтесь, тетенька, — произнес он. — Я тоже живой». «Тихо!» — сказала она ему. Люк не поддался ни на миллиметр. Она велела мальчику вместе с ней ползти в густой подлесок. Возможно, солдаты примут кровь на их спинах за красные пятна на пестро окрашенной листве. Но тут же почувствовала несильный, почти осторожный толчок в плечо: одна за другой, в нее впились пули.
Ее тихонько тряс контролер, и она, извинившись, стала возиться с запором сумочки. Как глупо, он не поддавался, словно стальное кольцо люка во сне. Наконец, раздался щелчок, она нашла билет и протянула контролеру. Он пробил в клочке бумаги дырку, отдал ей. Когда дверь вагона закрылась, она одернула на себе платье в черно-желтую полоску, приняла более приличествующую даме и удобную позу. Быстро посмотрела на сидящего напротив военного, — он вошел в купе, пока она спала, — поймала ответный взгляд, почувствовала, как лицо заливает краска и стала рыться в сумочке. Она успела заметить, что у юноши, с которым только что спала (в переносном смысле) изумрудные спокойные глаза. Она подняла свой томик и снова углубилась в чтение. Время от времени бросала взгляд из окна и улыбалась.
Все здесь умиротворяло: мерный стук колес по шпалам, шуршание переворачиваемой страницы, шелест газеты в руках попутчика.
Молодой человек не понимал, как можно радоваться, глядя на бесконечную унылую серо-коричневую равнину за окном вагона. Она улыбалась не своим воспоминаниям или в предвкушении чего-то приятного, созерцание пейзажа доставляло ей явное удовольствие. При этом ее привлекательное, но несколько увядшее лицо совершенно преображалось. Она казалась чуть полноватой, однако с хорошей фигурой.
Одна из улыбок превратилась в зевок, она сразу подавила его. «Хорошо выспались», — заметил он, опустив газету на колени, компенсируя небольшую дерзость дружелюбной улыбкой. У дамы покраснели щеки. Она молча кивнула, снова бросила взгляд за окно. «Да, — произнесла она наконец. — Хотя скорее умерла, чем спала». Ответ сбил его с толку. «Все эта жара, ни капли дождя», — продолжила она. Юноша откликнулся: «Да, вы совершенно правы». Он не знал, как продолжить разговор, и она вновь взялась за книгу. На несколько минут углубилась в чтение; потом в очередной раз подняла глаза к окну, и вид иссушенной равнины за проносящимися мимо телеграфными столбами снова вызвал улыбку.
«Интересно?» — он указал на книгу, лежащую на коленях дамы. Она молча наклонилась вперед, протянула ее спутнику и осталась так сидеть, не выпрямившись. Он озадаченно разглядывал черные и белые пятнышки, казалось, прыгавшие по странице в такт движения вагона, как полосы на платье незнакомки. Юноша думал, что увидит какое-нибудь легкое чтиво, слегка опешил и сначала, по какой-то неведомой причине, вообразил, что книга на тамильском языке. С языка уже готова была слететь фраза «Так вы лингвист?» Но тут он сообразил, что это запись какой-то музыки. Между нотами напечатаны фразы на итальянском, он взглянул на обложку (жесткий переплет затрещал под пальцами), увидел имя «Верди». Юноша возвратил ей книгу, объяснив, что не разбирается в нотах.
«Она прекрасна», — дама провела по обложке ладонью. Потом добавила, что решила воспользоваться свободным временем, чтобы разучить новую партию. Жаль только, что она слишком мелодична, нельзя петь в полную силу. Он попросил ее не стесняться и порепетировать — это развеет скуку от созерцания проклятой бесконечной равнины за окном вагона! Дама, улыбаясь, объяснила, что имела в виду другое; она устала, чтобы голос не сел, необходимо отдохнуть. Ей пришлось срочно прервать гастроли и отправиться домой на месяц раньше. Единственное утешение в том, что снова увидит своего мальчика. Сейчас за ним присматривает мать; хотя ребенок любит бабушку, ему не очень весело постоянно сидеть вместе с пожилой женщиной. Он будет страшно рад, что мама приехала раньше. Она не послала им телеграмму, хотела устроить сюрприз.
Молодой человек сочувственно кивал, слушая это скучное объяснение. «А где его отец?» — поинтересовался он. «Ах, кто знает?» — она опустила глаза на партитуру оперы. — «Я разведена». Он
