сконфуженно извинился, вытащил портсигар. Она отказалась от предложенной сигареты, но сказала, что любит запах табака, он не раздражает горло. К тому же, в ближайшее время не собирается петь.
Закрыв свой томик, она с грустным видом посмотрела в окно. Юноша решил, что дама вспомнила своего бывшего мужа, и тактично молчал, дымя сигаретой. Ее соблазнительно высокая грудь, обтянутая черно-желтой тканью, бурно вздымалась, словно от волнения. Длинные прямые черные волосы окаймляли лицо с чуть тяжеловатыми чертами; влекущий изгиб губ несколько сглаживал впечатление от немного крупного носа. Она была смуглой, но на него произвела более чем благоприятное впечатление, особенно после трех лет воздержания.
Молодая женщина думала о клубах дыма, которые тянулись за их паровозом. А еще она увидела этого милого юношу, холодного и недвижимого, лежащего в гробу. С большим трудом заставила себя успокоиться и дышать нормально. Чтобы отвлечься от подобных ужасных вещей, стала расспрашивать своего спутника. Выяснилось, что он во время войны попал в плен и теперь возвращается к семье. Сочувствие (он был бледным и худым) сменилось на ее лице радостным изумлением, когда он произнес «профессор Фрейд из Вены». «
Однако юноша совсем не завидовал славе отца. Он лишь хотел найти молодую жену, остепениться, пустить корни. Наверное, быть певицей, которую всегда просто разрывают на части, страшно тяжело? Нет, ответила дама; обычно такого нет. Она впервые едва не сорвала голос. Сделала глупость, взялась за роль, которая требует высокого тембра и гораздо более сильного голоса. Вагнер ей вообще не подходит.
Поезд, который безостановочно мчался примерно два часа, проносясь мимо огромных городов даже не замедлив хода, теперь, к их удивлению, замер, добравшись до маленькой тихой станции в середине бесконечной равнины. Здешнее поселение даже нельзя назвать деревней — из окна виднелись всего три или четыре домика и острый шпиль церкви. Платформа была пустой, но узкий проход вагона мгновенно наполнился суетливым движением, толкотней, криками, они увидели, как поезд изверг из своих недр пеструю массу народа. Паровоз дернулся, набрал ход, оставшиеся неуверенно поставили чемоданы на землю. Вскоре деревушка скрылась из виду. Равнина стала еще более пыльной и пустынной.
«Да, дождь нам сейчас бы не помешал», — произнес юноша. Женщина вздохнула. — «Но у вас впереди целая жизнь. В таком возрасте мрачные мысли совсем ни к лицу. Для меня, разумеется, это правда. Мне почти тридцать, я разведена, уже не так привлекательна, через несколько лет потеряю голос, так что мне действительно нечего ждать от жизни». Она прикусила губу. Молодой человек почувствовал легкое раздражение, ведь она пропустила мимо ушей или неправильно поняла все его реплики. Но от волнения ее грудь снова стала бурно вздыматься, и только лежавшая на коленях газета помогла скрыть охватившее его возбуждение.
Когда, — все еще прикрываясь газетой, — юноша вышел, чтобы помыть руки и привести себя в порядок, он поразился, как опустел вагон. Казалось, во всем поезде остались лишь они двое. Вернувшись в купе, отметил, что из-за его отлучки, даже такой короткой, атмосфера близости бесследно исчезла. Она снова углубилась в чтение и жевала бутерброд с огурцом (он отметил, какие у нее ровные, маленькие, словно жемчужные, зубки). Молодая женщина подняла голову, одарила его быстрой улыбкой и снова стала читать. «Сколько ворон сидит на телеграфных проводах», — услышал он будто со стороны собственные слова. Он счел реплику по-мальчишески неуклюжей, выдающей неуверенность в себе, попросту глупой; подобная неловкость расстроила его.
Но дама, весело улыбнувшись, кивнула: «Сейчас будет очень трудное место. Vivace». Она стала вполголоса напевать, выводя рулады глубоким сильным голосом. Прекратила так же неожиданно, как и начала, густо покраснев. «Замечательно!» — воскликнул он. — «Продолжайте, пожалуйста!» Но она покачала головой, используя раскрытую книгу вместо веера. Он зажег вторую сигарету, она откинулась на диван, одновременно захлопнув томик и прикрыв глаза. «Турецкие, не так ли?» Ей показалось, что к аромату табака примешивается запах опиума, дым, заполнивший теплое, душное купе, снова навевал сон.
За короткое отсутствие он успел переодеться в элегантный светло-голубой гражданский костюм. Поезд проезжал через туннель, и их маленькое подобие дилижанса превратилось в темную спальню. Она ощутила, как он наклонился к ней, прикоснулся к руке. «Вы вспотели», — участливо произнес он. — «Кожа должна дышать». Она не удивилась, когда он осторожно раздвинул ей бедра. «Видите, вы вся мокрая». Какое-то особенно уютное, беззаботное чувство — позволять молодому военному гладить ее ляжки в темноте. В некотором смысле, она уже переспала с ним, представ перед юношей в самом интимном состоянии, охваченная сном. «Тут тесно, спертый воздух», — слабо произнесла женщина. «Можно я открою окно?» «Если вам хочется», — прошептала она. — «Но я не должна забеременеть».
Почти задохнувшись, она шире раскрыла бедра, чтобы помочь ему. Юноша не отрывал взгляда от неясного синего пятна лица, на котором время от времени посверкивали белые точки глаз. Нежная избыточная плоть под натянувшимся шелком — непреодолимый соблазн для мужчины, которого несколько лет продержали как зверя в клетке. Над ее глазами возникло маленькое красное пятно. Оно стало ярче, разрослось. Потом во все стороны побежали оранжевые ручейки, и он сообразил, что у нее загорелись волосы. Сорвал с себя пиджак, обмотал вокруг головы дамы. Она едва не задохнулась, но огонь удалось потушить. Поезд проехал туннель, их ослепило солнце.
Небольшой пожар и яркий свет подействовали как холодный душ, молодой человек сердито потушил сигарету. Женщина вскочила, встала перед зеркалом и долго поправляла прическу, замаскировав выжженную полоску блестящей густой черной прядью. Взяла с сетки свою белую шляпку и надела. «Видите, как легко я загораюсь», — она коротко нервно засмеялась. — «Поэтому мне лучше не начинать. Все происходит почти сразу». Он извинился за свою беспечность, она присела на край дивана, взяла его руки в свои, участливо и озабоченно спросила, нет ли опасности забеременеть. Он отрицательно покачал головой. «Что ж, тогда, — облегченно произнесла она, — ничего плохого не случилось».
Он молча погладил ей руки. «Ты хочешь меня?» — произнесла она. «Да, хочу. Очень». Она снова покраснела. «Но что скажет твой отец, если ты женишься на бедной вдове, намного старше тебя? У которой четырехлетний сын? Вот еще одна проблема — мой мальчик. Как он отнесется к нашему союзу? Вам необходимо встретиться, и тогда мы увидим, что получится». Юноша не знал, что сказать на все это. Он решил промолчать и вместо ответа стал снова поглаживать податливые бедра. К его облегчению, она сразу их раздвинула и откинулась на диван, закрыв глаза. Свободную руку он положил на вздымавшуюся грудь. — «Мы можем провести вместе несколько дней».
«Да», — отозвалась она, не открывая глаз. Беззвучно охнула, закусила губу. — «Да, это было бы чудесно. Но позволь мне сначала увидеть сына и подготовить к встрече». «Я говорю о нас, только нас с тобой», — сказал он. — «Я знаю отель в горах, у озера. Там очень красиво. Родные тебя не ждут?» Она покачала головой, снова охнула, потому что он проскользнул во влажное отверстие. Юноша потерял интерес к женщине, завороженный маленьким чудом полностью исчезнувшего в недрах ее тела пальца. Он чувствовал, как движется сквозь упругую плоть, и все же ничего не видел! Она стала такой влажной, что ему удалось впихнуть еще несколько пальцев. Она громко вскрикнула — в ней скользит чужая рука, словно очищает фрукт! В ее воображении юноша засунул в тело обе руки, чтобы добраться до мякоти. Одежда сбилась вокруг талии, снаружи мелькали телеграфные столбы.
Постепенно обезумевшие чувства донесли до нее звуки дождя, яростно стучащего по окну прохода; со стороны купе мимо них проносилась все та же сухая пыльная равнина, а небо было раскаленно-желтым. Дождь прекратился, и, подняв голову, они увидели контролера, протиравшего тряпочкой мокрое стекло. Он ошеломленно взглянул на пассажиров, но они продолжали, словно за дверью никого нет. Ее ягодицы мерно бились о руку юноши, книга свалилась на пол, помялся второй акт
Ему надо было оставаться там, когда они проезжали мимо улиц с аккуратными зданиями, а потом многоэтажными доходными домами, где мокрое белье развешано на веревках, протянутых от окна к окну. Кроме того, пальцы так зажаты, что он едва ли сможет вытащить их, даже если захочет. Остановиться никак нельзя; убежденная его словами, она кивнула.
