делает, и этим помогает мне вжиться в роль. Понимаешь, о чем я?
— Я же не актриса.
Он метнул в нее быстрый взгляд.
— А чем ты занимаешься? — вежливо спросил он.
Роза отвернулась и небрежно бросила:
— Туристическим бизнесом.
— Судя по голосу, не очень-то по душе тебе эта работа.
— Верно.
— Этим и отличается актерское ремесло — его не выбирают… — Он осекся и виновато добавил: — Тебе ли не знать. У тебя же мать актриса.
Роза снова перевела взгляд на окно кухни. Эди махала рукой, призывая их в дом. Сначала она отправила обоих в сад, чтобы в отсутствие Ласло уговорить Черил смягчиться, а теперь звала обратно. Роза вздохнула.
— С ней все по-другому. Она работала урывками, мы, конечно, знали, чем она занимается, но не придавали этому никакого значения…
Ласло уставился на нее:
— А ты знаешь, какая она талантливая?
Роза ответила ему таким же удивленным взглядом:
— Ну да.
— Знаешь, — сказал он, — похоже, ты даже не догадываешься…
— Она моя мать, — перебила Роза.
Ласло промолчал.
Ступая по сырой траве, Роза направилась к дому.
— Я совсем не то имела в виду…
— Да.
Роза остановилась.
— Я, наверное, выгляжу избалованной… — продолжала она неожиданно для себя.
После длинной паузы за ее спиной в весенних сумерках прозвучал голос Ласло:
— Вообще-то да.
Глава 9
Сидя в вагоне метро и направляясь в Северный Лондон, Мэтью разглядывал попутчиков. Начинался вечер, рабочий день только что завершился, поезд был переполнен — и не только усталыми мужчинами с сумками для ноутбуков и газетами, но и усталыми женщинами, тоже с сумками для ноутбуков, дамскими сумочками и пакетами из супермаркетов. Среди этих женщин попадалось много молодых, напоминающих Мэтью о Рут. На продуманные стрижки, деловые костюмы и общий облик этих девушек никто из мужчин не обращал внимания, а если и обращал, то не больше, чем на другие неизбежные подробности рабочего дня. Мэтью невольно с грустью вспомнил, как Рут старалась следить за каждой мелочью их жизни, настойчиво и неутомимо подправляла, подтягивала и улучшала все, что портило картину, и эта тщательность изумляла его, особенно на первых порах.
Блейз, стол которого стоял за столом Мэтта, однажды признался, что не устает восхищаться нынешними женщинами.
— Мне за ними не угнаться, — с оттенком грусти признался он Мэтью в обеденный перерыв. — Я про девушек. Современных, конечно.
И он добавил, что на время решил забыть о них, чтобы получить свидетельство пилота-любителя. Если Мэтью захочет научиться управлять самолетом, он поможет это устроить, В полете чувствуешь себя так, словно все в твоих руках, и в то же время к тебе никаких претензий, а в отношениях и в бизнесе никогда не удается оправдать чужие ожидания.
— Сейчас я не оправдываю даже собственные, — признался Мэтью.
Блейз оторвал взгляд от экрана.
— Тогда снизь планку, — посоветовал он.
Мэтью поднялся со своего места и указал на него бледной женщине с огромным кофром для профессионального фотоаппарата и гигантской папкой, прижатой к груди.
На Мэтта она едва взглянула.
— Спасибо…
Старушка негритянка, сидящая рядом, в фетровой шляпке и очках в роговой оправе, повернулась к ней:
— Он не расслышал.
Бледная женщина промолчала, пристраивая папку и кофр на коленях.
— В наше время так редко встретишь юношу с хорошими манерами…
— Ничего, — прервал Мэтью, — все в порядке.
— Так почему бы не похвалить тех немногих, у кого эти манеры есть?
Шея бледной женщины покрылась багровыми пятнами смущения.
Мэтью наклонился к ее соседке:
— Я слышал, она сказала «спасибо».
Негритянка ответила ему невозмутимым взглядом.
— Надо было посмотреть на вас. Надо было улыбнуться. Может, вы устали еще сильнее, чем она!
— Но я же не…
— Кому-то с вами повезло, — повысила голос негритянка. — Какой-то женщине посчастливилось иметь рядом джентльмена.
Мэтью отвернулся. Он чувствовал, что его шея покраснела также жарко, как у бледной женщины с кофром. Толстяк, повисший на ременной петле, укрепленной на поручне, перехватил его взгляд и подмигнул. Мэтью слегка поморщился и на миг прикрыл глаза.
Поезд остановился на станции «Мургейт». Пожилая негритянка поднялась, покачивая крестиком на шее, и направилась к двери.
Проходя мимо Мэтью, она отчетливо произнесла:
— Так и передайте своей леди: ей с вами повезло.
По вагону прокатились смешки, кто-то прыснул, между лопатками по спине Мэтта потекла тонкая струйка. Он взглянул на бледную пассажирку, ожидая увидеть хотя бы проблеск сочувствия, но она упрямо смотрела в пол.
Эди попросила встретить ее после репетиции. Она подробно описала, где ее найти, объяснив, что он сразу узнает репетиционный зал в Клеркенуэлле по желтой афише с рекламой «Пилатес для беременных». Сказала, что они могли бы выпить вдвоем, а может, даже поужинать. Она казалась настолько обрадованной его звонком, в ее голосе звучало такое облегчение, что он задумался: что стряслось у родителей, если он вдруг сделался маминым любимчиком? Обычно это место занимал Бен, который принимал его как должное — впрочем, как и многое другое. Мэтью вдруг понял, что об этом месте даже не вспоминал, по крайней мере два последних года, потому что не нуждался в нем. Жаль, что сейчас оно ему необходимо.
По словам Эди, от станции подземки до репетиционного зала было минут десять ходьбы, если держать курс на шпиль Сент-Джеймса. Стоя на Фаррингдон-роуд и разыскивая этот шпиль в небе, Мэтью думал, что такой ориентир могла дать только его мать — ей одной могло прийти в голову упомянуть какую- нибудь запомнившуюся ей деталь романтической панорамы, видную лишь с одной точки. Мэтью помнил, как раньше, когда они были маленькими, Эди часто указывала в окно и спрашивала у них, что они там видят. Они равнодушно отвечали, что видят только траву, сарай и заднюю стену дома, где живет немецкий дог, а она перебивала: нет-нет, дальше, за домом — неужели они не видят океаны, старинные замки, караваны верблюдов в пустынях? Сама Эди без труда разглядела бы церковь Сент-Джеймс, находящуюся в Клеркенуэлле, стоя совсем с другой стороны, на Фаррингдон-роуд, думал Мэтью. Возможно, тот же фокус
