заняться полковником Райном — начальником военной полиции линского гарнизона — и его ближайшим окружением.
Бейт молча выслушал приказ и ушел. Яви решил не ложиться спать, пока не ознакомится со всеми делами, привезенными помощником из столицы. Перекусив на скорую руку, он надолго заперся в отведенном ему кабинете.
Шэттон Дюк походкой прогуливающегося человека шел по центральному бульвару столицы. Час назад он приехал сюда из Лина на скоростном экспрессе по поручению Лори Соримена. Цель поездки оставалась для Дюка неизвестной. Он располагал лишь адресом, куда ему следовало явиться в половине восьмого вечера.
Перед самым отъездом Шэттон имел продолжительную беседу с инспектором Бейтом. Он проникся к нему доверием и постарался помочь инспектору в пределах своих возможностей.
Дюк не был в столице четыре года и не находил сейчас в ней никаких изменений. Все та же сумасшедшая пляска рекламных огней, бесконечный поток автомашин, все тот же неумолчный гул, спрессованный из людских голосов, гудков автомашин, шарканья бесчисленного множества подошв, музыки…
Прямой, как стрела, бульвар имел только подземные переходы, проложенные через каждые триста метров. У лестниц, ведущих под землю, горбатились человеческие потоки; широкие зевы переходов, как пасти ненасытных фантастических чудовищ, заглатывали и одновременно выплевывали на тротуар тысячи пешеходов, каждый из которых, составляя толпу, не принадлежал самому себе. Здесь человек утрачивал всякую индивидуальность в одежде, походке, в выражении лица. Инстинктивно или сознательно каждый старался быть похожим на остальных, которые текли вместе с ним или двигались навстречу.
Шэттон вспомнил новеллу О`Генри «Квадратура круга». Улица большого города довела там бедного провинциала до того, что, увидев вдруг своего кровника, которого долгие годы мечтал убить, он бросился к нему, как к родному брату, как к единственной надежде обрести свое место в толпе.
Дюк миновал очередной переход и замедлил шаг. До явки по указанному адресу оставалось минут сорок. Следовало немного отдохнуть с дороги, заодно поужинать.
Шэттон зябко передернул плечами и прибавил шаг, решив завернуть в первый же попавшийся ресторан.
Дюка можно было принять за молодого человека из состоятельной семьи, покинувшего свой богатый особняк в поисках интересного уличного развлечения. Он и в самом деле принадлежал к богатой семье. Отец его, известный профессор права несколько либерального толка, владел крупной адвокатской конторой и жил на широкую ногу. Мать Шэттона умерла, когда ему было семь лет. Отец, женившись скоро на очень молодой и красивой актрисе, утратил к сыну всякий интерес и отдал его на воспитание в закрытый пансион для детей богатых родителей. Со временем он сделал несколько вялых попыток приобщить сына к своей профессии, но Шэттона сразу потянуло к точным наукам, и по выходе из пансионата он поступил на физический факультет аранского университета. Но скоро он разочаровался в столичной жизни и, рассорившись с мачехой, ненавидевшей его, как единственного наследника отцовских капиталов, перевелся в Линский политехнический институт. Лин он избрал потому, что там жил его лучший друг — однокашник по пансиону, к которому Шэттон питал искреннюю привязанность.
Родители товарища и слышать не хотели о том, чтобы Дюк, сняв квартиру, жил отдельно. Шэттон согласился с ними и ничуть не сожалел. Здесь он обрел вторую семью, почувствовав родственную теплоту, которой был начисто лишен в богатом особняке отца.
Дюк переступил порог холла фешенебельного ресторана «Амбасадор» и сразу направился к гардеробной.
Юркий старик-гардеробщик услужливо выскользнул из-за стойки. Был четверг, а в будние дни залы ресторана пустовали. Клиент же, по всем признакам, казался солидным.
Шэттон небрежно бросил на руки старика элегантную шубу из натурального котика и шапку того же меха. Темно-коричневый костюм отлично сидел на Дюке, гармонируя с густой каштановой шевелюрой и смуглым тонким лицом нового клиента.
Стоя у зеркала, Дюк краем глаза заметил взгляд, который бросила в его сторону молодая красивая дама, выходившая из ресторанного зала под руку с представительного вида мужчиной. Меньше всего Шэттон хотел сейчас встречи с кем-нибудь из своих старых столичных знакомых. Нужно было все-таки поужинать в заведении поскромнее, где встреча с подобными знакомыми исключалась.
— Газету не пожелаете? — подобострастно спросил гардеробщик, когда Дюк, причесавшись, двинулся в сторону зала.
— Очередная сенсация? — сдержанно улыбнулся он.
Старик оживился. Морщинистое усталое лицо его сразу перестало быть приторно-лакейским.
— Сплошные сенсации!
Дюк взял предложенную газету и положил на стойку пятикроновую бумажку.
Старик вздохнул и сразу поскучнел, снова надев на лицо маску угодливого слуги. Шэттон неловко отвел глаза. До чего же люди одиноки среди людей, постоянно испытывая острый дефицит теплой человеческой взаимности. Бедный старик уже не рад и деньгам.
Сделав заказ, Дюк развернул газету. Первую полосу по диагонали рассекал набранный ярко-синей краской заголовок: «Арестованы по подозрению!»
Несколько часов назад полиция арестовала по подозрению в принадлежности к компартии Арании обоих телерепортеров, организовавших второго января телетрансляцию манифестации в Лине. Ассоциация тележурналистов предъявила правительству ультиматум: либо репортеры будут освобождены, либо члены Ассоциации объявляют 72-часовую забастовку. С аналогичным заявлением выступил профсоюз технических работников телевидения.
«Генерал Зет говорит — нет!» — гласил следующий броский заголовок на второй странице. Свою позицию генерал аргументировал тем, что репортеры нарушили закон о чрезвычайном положении.
Дюк отодвинулся от стола, чтобы не мешать кельнеру сервировать стол.
— Опять заваривается каша? — легко улыбнулся тот, кивнув на газету.
— Кажется, — заметил Шэттон, — она и не остывала.
Кельнер неопределенно пожал плечами и, окинув оценивающим взглядом стол, ушел.
Шэттон глянул на часы. Было уже почти восемь. Следовало поспешить. Поужинал Дюк быстро — минут за двадцать.
Холл по-прежнему был пуст. Старик дремал, облокотившись на стойку гардеробной. Увидев Шэттона, он было засуетился, а потом, вспомнив, наверное, что чаевые уже получены, успокоился.
Дюк быстро оделся и аккуратно положил на стойку трехкроновую бумажку.
Старик удивленно посмотрел на клиента.
— Вы уже заплатили мне, — счел нужным напомнить он.
— Да, но я узнал о том, что крона наша стала на четверть легче, — ответил Дюк.
— Неужели?! — воскликнул старик. — Все-таки обкорнали ее?!
— Я прочитал об этом в газете, которую вы мне дали.
— Никогда не читаю газет! — быстро ответил старик. — От них одни расстройства.
— До свидания, — легко кивнул Дюк.
— Благодарю вас, — ответил старик.
Он так и не притронулся к трехкроновой бумажке, сиротливо лежавшей на полированной стойке.
На улице Дюк снова посмотрел на часы и завернул к спуску в подземный переход. Дюк шел уже походкой не прогуливающегося богатого бездельника, а шагал как человек, хорошо знающий, куда и зачем он идет.
