оранжевых обертках. Роман потом говорил, что я ударила Хомяка еще несколько раз по голове вазой, в которой эти конфеты лежали. Я потом читала экспертизу на каком-то сайте, который мне подсунул Роман: там несколько черепно-мозговых и проникающее ранение мозга через глаз.
Вот, собственно, и все. Больше в ту ночь я ничего не запомнила.
Копание в себе меня рано или поздно <не дописано>
4 апреля 200… г.
Нина Ароновна мной недовольна. Эта сука, кажется, заподозрила, что я близка с Ромой. Это она с ним трахается, а я — близка. Я часто спрашивала у него, почему он терпит перетрах с этой жирной квашней, а он только смеялся и говорил, что он такая же блядь, как и я: дескать, кто прикармливает, тому и даю.
Сегодня я попыталась поговорить с ним серьезно. Конечно, у меня бывают периоды самообмана, когда я думаю, что мне тут, в этом притоне, хорошо, но на самом деле все ведь по-другому, да? Я сказала Роману, что хотела бы уехать с ним отсюда подальше и ни за что на свете не возвращаться, а он заявил, что я уже не в том возрасте, чтобы грешить этим юношеским максимализмом: «подальше», «куда-нибудь», «ни за что на свете». А потом почему-то посерьезнел и сказал, что ему надо закончить какие-то дела, а потом он возьмет два билета Москва — Париж в один конец. Это было как снег на голову: я такого от него не ожидала. Он сказал, что у него есть дела до конца апреля, максимум до майских праздников, а потом он и сам с удовольствием.
Не знаю, что и думать.
А у меня, кажется, развивается мания преследования. Мне постоянно чудится, что за мной кто-то наблюдает. Я задернула шторы на окнах, на заказах стараюсь от Фила не отходить ни па шаг до самого начала работы с клиентом. Успокаивает то, что я все это сознаю. Говорят, тот, кто болен, считает себя совершенно здоровым.
<нрзб> своего психоаналитика.
5 апреля 200… г.
Уррра! Работаю по специальности. А если серьезно, то смех и грех. Нина Ароновна подняла документы, по которым объявила меня гуманитарием. Дескать, лицей с профилирующей литературой и языками, а потом целый курс университета — это уже солидная база. Усадила меня за компьютер и дала установку писать рекламу на порносайты. Кинуть несколько зажигательных слоганов на сайт нашей конторы, заготовить несколько проектов нашей рекламы в газетах, список приложен, ну и так далее.
Конечно, у Ароновны есть свои знакомые креативщики, профессиональные, которые быстро ей смаркетанят вагон и маленькую тележку подобной рекламы, да только «мама» заявила, что мне «ближе к телу», что сама дала рекламу, сама и отрабатываю. А креативщики — схоласты и ни хрена не понимают. Это она так сказала.
К тому же поручено мне составлять программы для выездных секс-шоу. Осваиваю профессию сценаристки.
Просидела за компом, а сюда, в дневник, все равно пишу от руки. Я, наверно, не смогла бы свою душу передавать не бумаге, собственной рукой, а мертвой машине — черными значками-буковками, похожими на умерших червей.
Помпезно закачала фразочку, да?
Самочувствие чудовищное. Что же это там за дела у Роману что он даже не может принести <не дописано>
8 апреля 200… г.
Сегодня на меня что-то нашло. Хотела порвать свою писанину. Уже оторвала от первого листка (вот, верно, почему самое начало рукописи утрачено. — Изд.), скомкала и подожгла даже, а потом вдруг стало жалко. Все-таки моя жизнь. Не вся, нет, отпечатались самые тяжелые и грязные страницы. Теперь вожу дневник с собой. Глупо, ведь если попаду в мусарню, возникнут вопросы. Я, конечно, скажу, что балуюсь писательством, отмажусь, но только все события реальные, они сразу это поднимут.
Родила себе новую проблему, называется!
Видела Романа разговаривающим с каким-то небритым чуркой.
Я вышла на улицу из клуба, а тот как раз махнул Роману рукой и сел в машину, уехал. Чурка такой зачуханный, в каких-то потрепанных штанах, рубаху как с бомжа снял, а машина — «кадиллак».
Если бы это был клиент, Роман не зыркнул бы на меня так бешено. Становлюсь болезненно подозрительной. Сегодня тошнило, рвота, гинеколог же сказал, что это не по его ведомству. Что это не беременность, что-то другое.
Сама знаю,/что не бере <не дописано>
9 апреля 200… г.
Почему-то не вылезает из головы тот чурка, что с Романом вчера разговаривал. Номер его машины я не запоминала, нет… он сам, этот номер, скатился в память, как ненужная вещь в глубокий карман. Оставалось только вынуть его из этого кармана. Я посмотрела в комп<ьютерной> базе данных ГИБДД, какой-то из доморощенных хакеров Ароновны, племянник ее, что ли, скачал. Машина записана на имя некоего Шароева Лечо Исрапиловича. Чеченец, вероятно.
Ароновна меня ненавидит. Нет, не болезненная мнительность.
Она снова видела меня с Ромой, Роману устроила скандал и
пригрозила, что вышвырнет его из коттеджа, если он не пере-i n ai ют со мной путаться. Меня как током прошило: с ней, жир-I к)й, старой шваброй, которая Роману даже не в матери, а чуть ли не в бабушки годится, у них называется — поддерживать тесные отношения, а со мной — двадцатидвухлетней — это называется пугаться.
12 апреля 200… г.
Хреново.
Она, Ароновна, продолжает мне с издевательской миной и липкой улыбочкой говорить, что я могу работать еще и головой, а не только женскими прелестями. Мне это жутко не нравится, лучше бы она продолжала играть привычную роль громкоголосой бандерши, а не строила из себя наставницу. Особенно мне не понравилась фраза о том, что ты, дескать, Ка-тенька, уже выросла из роли путаны, даже в элитном агентстве. Роль… это для нее, суки, все это роль, театр, соединение приятного с полезным, а для меня и девчонок — никакая не роль, а работа и жизнь.
