Все эти елейные излияния особенно отдают душком, если вспомнить вчерашнее: выпученные зенки, перекошенный рот. «Да ты же торчушка, сука! Ты на себя посмотри, в глаза свои, овца! Мне уже были звонки от «виповских» клиентов, что ты на заказы удолбанная приезжаешь! Еще что-то поступит — выгоню, к черрртовой матери!»
Это она все мне, и не далее как вчера, а теперь — вот эти разглагольствования о том, что я выросла и т. д.
С Романом стараюсь не видеться. Честно говоря, ползет тревога… нехорошо мне. Опять тошнота, и не далее как пятнадцать минут вылезла из туалета. Выворачивало наизнанку. Кажется, в самом деле <перечеркнуто> постоянное тревожное состояние, предутренние галлюцинации, когда я, думая, что еще сплю, а во сне я как в комп<ыотерном> квесте, пыталась шаг-путь из окна. Хорошо, остановили.
Последние три вызова приходится исключительно много пить, один хряк отмечал два года моей с ним работы. Он у меня регулярный. Хряк много разглагольствовал о том, что помимо личного психоаналитика, личного дантиста, личного адвоката и личного шофера хорошо бы еще ввести почетную должность личной проститутки. И от «ЗППП» обезопаситься можно, и для души комфортнее. Вот как, о душе заговорили, жирненькие вы наши. Он у меня спросил, что я думаю о введении такой теплой должности — личной проститутки, а я сказала, что такая должность уже давно введена, и называется у кого жена, у кого секретарша, в зависимости от <не дописано>
19 апреля 200… г.
Вот опять!!
Неделю не притрагивалась. Хотела забросить это бесплодное бумагомарание, от которого только одни беспокойства и издерганные нервы. Ворошить прошлое и перелопачивать на-стоя<щее> — ни к чему не <не дописано> хотела спалить этот гребаный дневник, да уже второй раз подряд — не хватило духу. На человека рука нормально поднимается, а на кипу мертвой бумаги, изъеденной буквами, — нет.
Однако все-таки не могу удержаться. Пишу. Сегодня утром, как мы с Филом приехали с этого грандиозного «попадоса» и я взглянула в глаза Ароновне, поняла: она это, она. Недаром про нее говорили, что она всех неугодных ей девчонок подставляет под такой жесткарь, что тем небо с овчинку — если они еще имели возможность увидеть небо. Боюсь, что, даже после того как она сегодня щупала меня прижухшим взглядом — не того ожидала, ведьма! — мои дни в конторе все равно сочтены, (Что характерно, словосочетание «в конторе» было приписано сверху, вставкой, а до того фраза звучала куда как мрачнее: «мои дни все равно сочтены». — Изд.) Ленка сама все поняла, ей уже шепотом рассказали, как мы с Филом, Иркой Куделиной и Настькой угодили в переплет. Это даже «приемом» как-то не назовешь, потому как деньги-то они как раз вперед дали. Аванс.
Настьку в больницу отвезли, завтра, наверно, поедем навещать.
Фил мне еще в машине дал из своих старых медзапасов морфия. Смеялся: «Несовременные препараты задвигаешь, Катька». А сам уже пьяный, глаза бегают, самого трясет, в крови перемазан. Несоврем<енные>. Зато как, а?.. Трясти тотчас перестало, захотелось куда-нибудь в пустое, огромное пространство, где я буду одна. Выщербленные суставы старого замка, где я с детства мечтала жить.
Спокойна. Я совершенно спокойна. Даже выпить неохота, lice по порядку, по порядку.
Это совершенно точно — Ароновна. Ленка, сказала, что, верно, эта мерзкая «мамочка» прибегла к старому самому подлому приему: послала нас с Филом по адресу, входящему в «черный» список. В каждой более или менее приличной эскорт-конторе у диспетчера и у самой «мамы», разумеется, в компьютере или же на бумаге есть два списка: «черный» и «белый». В «белом» списке — уважаемые и проверенные клиенты, на которых бросают самых лучших девочек и которые давно уже прибегают к услугам нашей, с позволения сказать, организации. С этими можно быть спокойной, хотя и «белые» клиенты иногда выпендриваются и устраивают подлянки. Но это по пья-пи и по загону. Клиенты же в «черном» списке — а он раз в десять больше и постоянно пополняется — совсем другого поля ягоды. От этих можно ждать чего угодно..
Туда лучше не соваться, и никогда никакая контора своих чуда не пошлет. Если, конечно, умысла особого нет. А вот наша Нина Ароновна меня с Филом, верно, завалить собралась. Я уверена, я уверена!! Это она.
Хотя никаких внятных, вразумительных доказательств у меня нет. А я для себя и так решила. Потому что в боулинг-клуб, где человек пятнадцать кавказцев, по недосмотру не посылают. Да что-то я и не припомню за Ароновной таких проколов. Диспетчер, Оля Седихина, говорит, что заказ этот поступил через Ароновну, она, Оля, с заказчиком не говорила. Инициатива «мамы».
Фил рассказывал: заходит он в этот боулинг-клуб, там несколько этих уродов кегли сшибают, а в углу стол стоит, и за ним еще братия. Гомонят по-своему. Фил несколько лет суте-ром ошивается, но такой конкретный шаболок кавказский ему первый раз попался в качестве заказчиков. Хотел было по-тихому выйти, созвониться с Ароновной, но у дверей наткнулся на усатого чуркестана, который ткнул ему пээмовским стволом в глаза и сказал, чтобы помалкивал, что это не «прием», а «нармалный схадняк, да, и телэк сваых сюда давай, да. А вадиле маякнуть вздумаэщ — яйца на дуло намотаэш». И сказал, чтобы Фил звонил своим, сказал, что девчонок он отгрузил, все нормально и «приема» нет, лавэ перечислили и Фил теперь пустой, ждет, когда девчонки освободятся. Сунул ему денег даже — немного, правда, но ведь мог и вовсе сутера на лавэ не греть, как они выражаются. Ну Фил по мобиле проговорил все это, а куда ему деваться, когда под дулом пистолета. Только был один нюанс: он разговаривал с самой Ниной Ароновной и назвал ее НиКой Ароновной. Это сигнал беды, значит — попали, говорю под присмотром и в открытку ничего не маякну. Сказал все это Фил и с чуркой тем к машине пошел, где его мы с Настькой и Куделиной и водила — ждали. Забрали нас и в клуб повели, а на Филе просто лица нет. Он смог только руку мою перехватить да в ладонь три раза указательным пальцем ткнуть: дескать, попадос случился, но удалось подать сигнал в контору, поднимут «крышу», ждите.
В боулинг-клубе нас для начала заставили трех голыми на столах танцевать. Потом поступило предложение нас вместо кеглей сбивать. Не знаю, как бы они это сделали. Ну, в общем, ничего этого делать они не стали. Настю разложили и стали в три ствола пилить, Куделина в той же позиции, только на столе, а остальные своей очереди ждут. Настя стонет, больно, Куделина только дергается — звери, что же тут… бешеные твари. Как же так прошляпили? Попались, как жалкие сикухи-минетчицы полуторасотенные из самой захудалой конторы типа Tort, где я под Грибанько-Ебанько работала. Да и там так не попадали.
Мысли врассыпную, глаза прикрыла, говорю себе: спокойно, Катя, только спокойно. Фил предупредил. А меня их главный, что ли, отводит в сторону и говорит: тебя мы освободим от групповухи. Для тебя у меня есть особый номер. Отводит Меня в отдельную комнату, а там уже все что полагается: огромный траходром с пологом, столик накрыт, шампусь и вино, жратва имеется. Не чурка, а лорд английский. И вежливый такой, как мой лицейский учитель рисования Илья Денисович, который с пятого класса нас на «вы» называл. Налил мне вина и совершенно без акцента говорит:
— Давайте выпьем, Катя, за наше случайное знакомство.
Ну, думаю, а я-то полагала, что чудес не бывает! Только сладкий лепет этого «лорда», с гор спустившегося, меня как-то не очень впечатлил на фоне предупреждений Фила Грека — три раза в ладонь указательным пальцем — и глухих шумов со стороны боулинг-зала. Настю там с Ирой, наверно, уже <перечеркнуто> не хочу.
Впрочем, я на своем веку и не такого повидала к двадцати л, пум годам, — я спокойно ему улыбнулась и подняла бокал. Это спокойствие меня и погубило бы, если бы бокал не выскользнул у меня из пальцев и не упал на пол. Там ковер был, и бокал, хоть и тонкостенный, не разбился, а только вино выплеснулось. Бокал под траходром закатился. Я наклонилась и вслепую пошарила под кроватью, да вдруг чурка как заорет:
— Ты, шалава, не в свое дело не лезь, тварь!!
