Телефон в комнате Виктора Петровича опять надрывался. Звонили по правительственному, просили внести Александру Сергеевичу в план важное совещание на субботу. Едва он сделал нужную запись, вошел знакомый Виктора Петровича. Обреченно опустившись на стул, стоявший напротив, долго жаловался, как труден хлеб у честных людей, а иные, которые по знакомству, по родственным связям, как жили в прежние времена, так и по сей день живут припеваючи. Виктор Петрович знал, с каким начальником приходится работать его знакомому. Но что он мог поделать? Разве что слова какие-нибудь найти для утешения.
– Ты библию читал? – деловито спросил Виктор Петрович.
– Читал, – неуверенно ответил тот.
– Помнишь, что сказал Бог Адаму?
– Нет.
– Бог сказал: «Будешь зарабатывать хлеб свой в поте лица своего».
– И что? – удивленная физиономия взирала на Виктора Петровича.
– А то. Если зарабатываешь в поте лица своего, все в порядке. И пусть беспокоится тот, кому хлеб насущный дается легко.
Озадаченный коллега покивал и тихо удалился. Тут позвонил Муханов, просил разыскать проект важного указа. Куда-то он затерялся. Где-то застрял, увяз в согласованиях. Пришлось проводить маленькое расследование. Помог Дмитрий Сергеевич из делопроизводства. И что? Вылезло вранье – проект никуда не отсылали, он еще не был дописан.
Подготовив срочную почту для начальника, Виктор Петрович воспользовался небольшой паузой и позвонил жене.
– Как ты себя чувствуешь?
– Неважно. Голова раскалывается. В библиотеку не поехала, пробую дома работать. Поздно приедешь?
– Как обычно. Работы очень много.
– Жду.
Головные боли периодически мучили жену, и пока что врачи не могли ей помочь.
Известный режиссер появился неожиданно. Волосы всклокоченные, взгляд бегающий.
– Очень надо. Горю. Примет?
– Не могу сказать. Попрошу. Но очень занят. Так что не обижайтесь, если не сможет принять.
– Но вы спросите, спросите. Виктор Петрович, дорогой мой, очень надо. Пять минут.
– Сейчас у него люди. Подождите.
Режиссер устало рухнул на диван, принялся легко стучать ладонями по коленкам, обтянутым добротными брюками. Билась в нем какая-то неуемная энергия, искала выхода. Поморщился, думая о своем, глянул на Виктора Петровича.
– Представляете, минувшей ночью какие-то сволочи все кнопки в лифте сожгли. Домофон испорчен, вот и творят что хотят.
– Это везде, – Виктор Петрович невесело вздохнул. – У нас окна побиты, лестницы загажены. И с кем не поговоришь, все жалуются. Увы.
Режиссер вскинулся.
– Все от бескультурья. Но вот что я скажу: пока этот народ бескультурен, он будет жить в дерьме.
– Но пока он живет в дерьме, он будет бескультурен, – осторожно вставил Виктор Петрович.
– Значит, он всегда будет жить в дерьме, – весело заключил режиссер.
Помолчав, режиссер мечтательно проговорил:
– Чем дольше живу, тем меньше понимаю, зачем все и в чем смысл жизни? Рождаешься дураком, дураком и умираешь.
– Что вы так мрачно? – попытался успокоить его Виктор Петрович.
– Правда-правда, – охотно заверил режиссер. – Вот вы разобрались, зачем мы живем?
Это было неожиданно. Виктор Петрович смутился.
– Ну… чтобы пользу какую-то принести.
– Кому?!
– Людям.
– А нужна им она, эта польза? Прогресс цивилизации устроили. А может, надо было душу совершенствовать?
«Интересно, – подумал Виктор Петрович, – как бы он себя повел, если сейчас принесли указ об отставке? Враз бы испарился. А так – на коленях, в просительной позе».
Тут он услышал, что из кабинета начальника вышел посетитель, и быстро поднялся.
– Пойду просить, – бросил он на ходу.
Режиссер состроил ангельское лицо.
Время было обеденное, но все равно решать должен был начальник.
– А чего он пришел? – удивился Александр Сергеевич.
– Мы не договаривались.
– Не знаю. Что-то срочное. Очень просит. Клянется, что ему хватит пять минут.
– Знаем мы эти пять минут… Ну ладно. Пусть.
Начальник сам встретил режиссера в приемной, первым пропустил в двери. Пока они разговаривали, Виктор Петрович успел сочинить несколько писем, разобрать свежую почту. Указа по-прежнему не было.
Позже, когда режиссер ушел, Виктор Петрович долго уговаривал начальника пойти пообедать, а тот отказывался:
– Куда обедать? Атаман сейчас придет.
– Подождет немного.
– Некрасиво.
– Скажу, что большое начальство вызвало.
– Врать будете?
– Не сидеть же вам до вечера голодным.
Сидеть голодным начальнику не хотелось, в конце концов он согласился, ушел, попросив быть с атаманом поприветливее.
Он был большой, солидный, этот казачий атаман. В папахе, синей черкеске, с саблей на боку. Он появился точно к назначенному времени. Надо было как-то объяснить отсутствие начальника.
– Александра Сергеевича срочно вызвало начальство, – и в самом деле вынужден был соврать Виктор Петрович.
– Но он примет меня?
– Конечно. Вы подождите, пожалуйста. Посидите у меня на диване. Отдохните немного.
Атаман важно прошел в комнату Виктора Петровича, сохраняя осанку, опустился на диван. Внимательно осмотрел комнату, пытливо глянул на Виктора Петровича.
– Может быть, вы мне скажете, почему не уделяют внимания казачеству?
– Ну почему? Проблемами казаков занялись всерьез, – доброжелательно сказал Виктор Петрович, понимая, атаман все равно не даст ему работать.
– Одни разговоры, – атаман ударил тяжелой ладонью коленку. – Ничего не меняется. Заработают на свою голову. Казаки вечно терпеть не будут. Хотят нас только на военной службе использовать. Нельзя считать, что казак лишь тот, кто служит. Московское недопонимание. Или сознательная попытка впрячь нас. Но прежде должно быть восстановление казачества как народа, а уж потом как служивого сословия. Казак только тогда казак, когда он самостоятелен и кормит себя. Дайте землю, дайте самоуправление. Я вам честно скажу, – он перешел на доверительный тон, – народу сейчас наплевать, кто правит, какая власть в Кремле. Ему нужны хоть какие-то изменения. А ничего не меняется. Немедленно надо решать. Немедленно. – Он вновь хлопнул себя по коленке, вздохнул, покосился на часы на стене.
– Александр Сергеевич вот-вот вернется, – поспешил сказать Виктор Петрович. – А насчет общинного землепользования и самоуправления… Как быть с теми казаками, которые хотят вести хозяйство самостоятельно?
– Таких нет.
