пускай роет. Я думаю, у такого древа корневая система доходит до центра земли (пардон, Эорина).
Кабан попался упорный. Через час вокруг дуба образовалась приличная яма. Но дерево вросло настолько глубоко, что кабан прекратил и это занятие.
Правда и уходить он не собирался. Решил выждать, пока мы сами спустимся.
Прошёл час. Два.
Васян, наконец, выбрался из путаницы веток и поднялся ко мне. Ника отвязалась и спустилась к нам, потом присоединился и Зябба. Мы рядком уселись на толстой ветке, окружённые листьями и желудями.
Внизу кабан разлёгся на травке, всем видом показывая, что в этой жизни никуда не спешит.
– Вот скотина! – выругался я. – Мы так до портала добраться не успеем! До открытия осталось всего несколько дней, а мы тут на неопределённый срок засели!
– Может, ему так скоро надоест, и он свалит? – допустил Василий.
Зябба мрачно усмехнулся и сказал:
– Эльфийскую стрелу мне в ухо, если кабан отступит. Эти твари упрямее гномов.
Вот обрадовал! Сколько нам тут ещё сидеть? Меня прямо злость разбирала, если мы опоздаем к 'окну' – это будет катастрофа! И всё из-за тупой свиньи.
– Надо как-то его отвлечь, – предложил Васян, – а потом улизнём под шумок.
– Отвлечь? – фыркнула Ника. – Спустись, рожи ему построй!
– Сама спускайся, ты же у нас – смелая!
– Вот ещё! Он грязный и вонючий! Я к нему на арбалетный выстрел не подойду.
Ах вот почему Ника не протестовала против того, чтобы спрятаться на дереве. Оказывается, она боится не кабана, а его запаха.
Василий сорвал жёлудь и кинул им в свинтуса:
– На, схавай!
Зверь открыл пасть, и жёлудь исчез в ней бесследно.
Стольник сказал:
– А если его накормить деликатесным лакомством? Может, он и жрёт людей, но желуди-то у свиней всегда пользовались большим уваженьем.
– Чтобы такого насытить надо тону желудей! – буркнул я.
Некоторое время Васян ещё развлекался, кидая желудями в глотку кабана, потом ему это надоело.
Прошло ещё часа два. Настало время обеда.
На соседнем дереве Жорик достал хлеб и шмат сала, сварганил бутерброд. Только Жорик в ситуации, когда от скорости зависит жизнь, может не бросить мешок с едой и запереть его на дерево.
– Ни фига себе! – возмутился Василий. – Мы с утра ничего не ели, а пухлый с Дитером там шикуют!
Дубы стояли недалеко друг от друга. Я перебрался по веткам поближе и крикнул:
– Жорик, кинь пару бутеров!
Пухлый с явной неохотой швырнул мне бутерброд. Я не поймал, и еда досталась свинье.
– Давай ещё, – крикнул я.
– Ага! Чтобы ты снова не поймал?! Так с пищей не поступают! Лезь лучше к нам.
Я осмотрелся. Вверху кроны двух дубов переплетались. Если постараться, то можно перелезть с одного дерева на другое.
Цепляясь за кору и сучья, перебираясь с ветки на ветку, я полез вверх.
Вот и переплетение ветвей, по которым можно перелезть к Жорику. Ну что ж, рискнём.
Плохо, что ветки здесь были тонкие! Они гнулись и опасно раскачивались под ногами. Пришлось балансировать как канатоходцу и впиваться пальцами во всё, что поможет не упасть. Пару раз я чуть не сорвался. Внизу свинья с интересом наблюдала за моими действиями.
Но всё-таки я справился с задачей.
Минут через десять я сидел рядом с Жориком и жевал вкусный сэндвич. Дитер уже успел набить желудок. Он прилёг на толстую ветвь, обмотался вокруг неё бородой, дабы не упасть, и спокойно захрапел. Везёт же! А мне ещё назад карабкаться. Вон Васян с Зяббой уже сигнализируют, мол, лезь обратно, мы тоже кушать хотим.
– Ладно, Жорик, выдавай паёк, мне уже возвращаться пора.
Пухлый протянул бутерброд.
– Ты давай, не жадничай, нас там, между прочим, четверо.
Жора, морщась, отсчитал ещё три бутерброда.
Я упаковал еду в рюкзак и покрепче закрепил его на спине.
– Осторожней! – крикнул мне вслед пухлый.
– Не переживай, я приноровился уже.
***
Наверное, я немного зазвездился. Вообразил себя мастером лазанья по деревьям. Понадеялся на сухой сук, а он меня подвёл – обломился под ногой. Ухватиться было не за что, разве что за ствол. Его я и обнял. И заскользил вниз, обдирая ладони о жёсткую кору.
Свинья была тут как тут. Она быстро сместилась в предполагаемую точку моего падения и разинула пасть. А я уже не скользил – летел, прямо в распахнутую глотку. Время словно застыло. Я видел красное нёбо, острые клыки, радостные свиные глазки.
Меня спасло чудо. Правда, это было очень болезненно. Я налетел на торчащую горизонтально земле ветвь и чуть не сломал рёбра. Моё тело подбросило как на трамплине. Я раскинул руки, пытаясь вцепиться хоть во что-то, но загрёб лишь листья.
Зато столкновение с ветвью изменило траекторию падения, и я приземлился не в пасть, а прямёхонько свинье на спину. Мягкая шерсть смягчила удар, я схватился за неё, чтобы не соскользнуть и не попасть под копыта.
Кабан был ошеломлён случившимся не меньше, чем я. Он изогнулся, повернул ко мне огромную морду. Яростно хрюкая, попытался поддеть меня клыками. Не дотянулся.
То-то! Тут я вне досягаемости, как рыба лоцман под боком у акулы.
Он тоже это понял и решил меня сбросить.
Теперь я узнал, что чувствуют ковбои на родео! Я впился в шерсть изо всех сил, а кабан закружил по поляне, исполняя акробатические трюки в попытке смахнуть назойливого наездника.
Не знаю, сколько продолжалась эта безумная скачка! Меня перекатывало по широкой спине, било об твёрдый хребет, шерсть выскакивала из рук, но я снова цеплялся за неё. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькало синее небо, зелёная листва, коричневая шкура. Сквозь стук копыт и свирепое хрюканье, сверху доносились крики друзей:
– Держись, Петро!
– Не бзди, пацан, он скоро устанет!
– Прикончи его, Убийца Драконов!
Когда кабан, наконец, остановился, я с трудом сдерживал тошноту.
Он вновь развернул морду. В глазах не было бешенства, злобы и кровожадности. Была тоска и какая- то детская обида. Настолько невинная, что даже стало его жалко. Я вспомнил про рюкзак, который чудом не слетел с плеч во время этой круговерти. Достал оттуда бутерброд и кинул в пасть кабану. Он проглотил, во взгляде появилась благодарность. Я бросил ему ещё один бутерброд. Кабан слопал его и весело хрюкнул.
Кажется, он больше не хочет меня убить. Но что будет, когда закончатся бутерброды?
Я огляделся. Зябба, Васян и Ника уже спускались мне на выручку. С другого дуба неуклюже слазил Жорик. А Дитер, как ни в чём не бывало, дрых на дереве.
