заросший щетиной подбородок. При этом его толстые щеки сотрясались. Темные, похожие на бусинки глаза злобно косились на пленника из-под кустистых бровей. Однако Орвелла, похоже, это не беспокоило. Он просто наклонил голову, милостиво соглашаясь.
— Я всегда был преданным слугой короля, обоих королей, и по достоинству награждался за мою службу, — ответил он, глядя прямо в глаза обвинителю. Сбросив через плечо плащ, Орвелл повернулся и посмотрел на остальных судей. — Я пришел сюда с Уильямом Нормандским, так же как и вы, Вернон. Тогда были суровые времена, не так ли?
Человек, к которому он обращался, неохотно кивнул, громко шмыгнул носом и вытер его довольно грязным рукавом.
— За двадцать лет люди меняются, Орвелл, — как-то бессвязно пробормотал он и отпил большой глоток вина из чаши.
— Может быть. Тогда я был молодым, возможно, более отчаянным, но все равно я хорошо командовал. Мы надежно оберегали наши земли и держали англичан в узде. Это была грязная работа, но я следовал приказам короля. — Орвелл обратил взор на другого человека, сидевшего перед ним. — Де Монморанси может подтвердить это. Время от времени мы объединяли свои силы.
Все глаза затем устремились на самого высокого барона из пяти и самого старшего. У Монморанси было худое, с резкими чертами и совершенно безразличное лицо. Космы седых волос прилипали к его сверкающему черепу, и он время от времени почесывал их.
— Да. Король был доволен вашей работой. Он описывал используемые вами методы как весьма… «совершенные».
— Он дал мне земли, которые требовали жесткого, справедливого и верного хозяина, — мрачно ответил Орвелл. — С тех пор скотты постоянно ломились в мои ворота, но было бы глупо обмануть доверие короля.
— Да, и в самом деле глупо, — откликнулся Монморанси. — Однако прибыльно.
На это Орвелл беспечно пожал плечами.
— Верно. Однако меня можно назвать кем угодно, но только не глупцом.
Мэдселин заметила, что он посмотрел в направлении Эдвина, но не разобрала выражения лица Орвелла. Эдвин же не мигая, смотрел на него.
— Продолжайте, Орвелл, — прорычат Вернон. Грубое, похожее на луковицу лицо его в свете факелов казалось еще топорнее.
— Когда Вильгельм Завоеватель умер и королем объявили Руфуса, скотты сделались более назойливыми. Они обнаглели и постоянно совершали набеги на мои земли. Мне было трудно сдерживать их, поскольку мы здесь так разрозненны. — Орвелл приподнял брови, словно в ожидании ответа на свой вопрос.
Однако ему ответил только Монморанси — да и то хмыкнув. Остальные продолжали взирать на Орвелла с растущей неприязнью. Несмотря на то, что Мэдселин не было жаль Орвелла, она с сочувствием подумала о том, как несладко, должно быть, ему сейчас приходится, как страшно стоять перед этими суровыми людьми.
Орвелл вздохнул.
— Я понял: чтобы отбиться от скоттов, нужно применить более изощренные меры. Вот я и предложил им мир в качестве цены за прекращение набегов.
Услышав эти слова, бароны заерзали на своих сиденьях и посмотрели друг на друга, самодовольно усмехаясь.
— А неплохая цена, не так ли? — со смешком спросил Вернон.
— Только для того, чтобы выведать их планы, — жестко парировал Орвелл. — Если мы будем убивать по нескольку скоттов каждый день — это ничего не даст, но король будет рад, если мы возьмем в плен нескольких их вожаков. А может, и принца!
В зале повисла оглушительная тишина. Никто не сомневался, что Уильям Руфус и вправду будет очень рад, если ему в руки попадется шотландский принц. Безусловно, тот самый, кто устраивает разорительные набеги на его земли. Бароны перестали ухмыляться и с вновь возникшим интересом уставились на Орвелла.
Мэдселин почувствовала, что она почти не дышала все это время, и медленно вдохнула. «Все это очень умно, и Орвелл необычайно изворотлив. Они не должны верить ему».
— Разумеется, — продолжал Орвелл, — я был не первым, кто пытался договориться с ними. Они очень настороженно отнеслись сперва к моим намерениям, но потом мне удалось обмануть их.
— А почему вы не говорили об этих планах Д'Эвейрону? — подозрительно поглядел на него Вернон.
— Это слишком опасно. Скотты сказали, что кто-то уже платил им, и я не хотел возбуждать подозрения. Это необходимо было держать в тайне.
— Что ж, весьма удобно, — пробормотал маленький черноглазый барон.
Проигнорировав эту колкость, Орвелл повернулся и поглядел на Малле.
— То, что Д'Эвейрон подозревал меня, было мне как раз на руку. До скоттов дошли такие слухи, и они стали доверять мне. Я был близок к тому, чтобы раскрыть, кто стоял за всеми этими набегами, но тут Д'Эвейрон допустил ошибку.
Альберт Малле с шумом выдохнул:
— Ричард Д'Эвейрон — не дурак, Орвелл. Он никогда не доверял тебе.
Орвелл лишь покачал головой:
— Он ошибался. Он доверился дурному человеку.
При этих словах в зале раздался гул голосов. Мэдселин заерзала на скамейке, желудок у нее сжался. Громкий звон, донесшийся с верхнего стола, утихомирил всех.
— Таким образом, обвиняемый превращается в обвинителя? — Суровые глаза де Монморанси устремились на Орвелла. — И кто же этот человек?
Мэдселин затаила дыхание, а Орвелл повернулся на каблуках и указал прямо на Эдвина Эдвардсона:
— Вот этот англичанин — истинный предатель.
В толпе раздались отрывистые возгласы, и Альберт Малле был вынужден еще раз ударить в гонг.
— Тишина! — властно приказал он. Эдвин не двигался, и лицо его не изменилось. Он продолжат немигающе смотреть на Орвелла. Его явно не удивило выдвинутое против него обвинение.
— Ричард Д'Эвейрон неплохо разбирается в людях. — Ледяные слова Малле разнеслись по залу. — Он доверял Эдвину Эдвардсону потому, что у него на это были причины. Может, Эдвин и англичанин, но он преданный, честный и достоин доверия.
Лицо Орвелла оставалось совершенно бесстрастным.
— Да, он был верен Д'Эвейрону. А вы когда-нибудь интересовались, почему?
Мэдселин внезапно взглянула на Эдвина и обнаружила, что тот не сводит с нее глаз. В этих глазах горела такая страсть, смешанная с печалью, изливавшаяся из самой глубины его души, что это было невозможно выдержать.
— Эдвин Эдвардсон убил нормандского аристократа в отместку за гибель своей семьи. И с тех пор Ричард Д'Эвейрон прикрывает его.
Мэдселин почувствовала, как горло ее сжалось. Она посмотрела на Эдвина. Глаза его были закрыты.
— Кто был тем нормандцем? — спросил де Монморанси.
— Ги де Шамбертен. Он участвовал со мной в кампании на севере Англии. Эдвардсон выследил его и убил прямо в день свадьбы.
Кровь отхлынула от лица Мэдселин. Она ни на минуту не могла предположить, что Ги пал от руки Эдвина.
— Ты убил его? — прошептала она. — Ты убил Ги?
Эдвин просто кивнул. Это было последнее, что увидела Мэдселин, прежде чем в голове ее что-то разорвалось, и она погрузилась в спасительную тьму забвения.
