Многие прославленные воины, прочувствовавшие всю глубину падения и разверзнувшуюся у ног адскую бездну, плакали навзрыд, сраженные красноречием посланца небес. И только опытный командир не оставлял некоторых сомнений.
— Позвольте, — робко возразил маркиз. — Наша миссия получила благословление…
— Сатаны! — перебил ангел и в гневе взмахнул мечом.
— Но Авиньонский Папа…
— Вздор, полный и архиглупый вздор! Неужели вас родной отец подговорил продать души дьяволу? Кстати, он что, общий? Вы все братья?
— Не-е-е…
— Так почему… Ах, вот это о чем. Тем более вздор и ересь, лишь подтверждающие сделку с нечистым. Копыто ему целовали?
Ди Мьянетта вспомнил церемонию лобызания туфли, странную ее форму, и утвердительно кивнул.
— А я про что говорю? И сколько посулили за отказ от вечного спасения?
— Серебром… по весу каждого.
— Вот оно! Вот оно — еще одно доказательство козней отца лжи. Иуда за предательство получил меньше, и это если учесть — КОГО он предал!
Тут железные нервы маркиза не выдержали груза открывшейся истины. И он зарыдал. Осознавая и ужасаясь.
— Плачьте громче, — подбадривал ангел, прохаживаясь среди коленопреклоненных рыцарей. — Только слезы очистят ваши души от скверны и ненужных сомнений. И в знак глубочайшего раскаянья — посыпьте пеплом главу свою. Да разожгите наконец костер, дебилы!
Два брата-близнеца, Роберт и Огюст де Биле, с готовностью бросились собирать хворост, и уже через час процедура покаяния была почти закончена. Граф де Суиза первым вспомнил о своей фляге, к которой так и не прикоснулся с начала привала, и потянулся к ней. Виконт де Теофаль успел перехватить руку соратника на полпути к цели и взглядом указал на приближающегося ангела.
— Только что покаялся и опять грешить? — Во взгляде небесно голубых глаз ясно читалась укоризна.
— Я вот только…
— Никаких только! — Израил отнял пузатую флягу и принюхался к содержимому. — Мозельское?
— Рейнвейн.
Еще полчаса ушло на благословление бургундского, анжуйского, талийской граппы и прочих кагоров. И когда над головой захлопали крылья Змея Горыныча, никто не успел, да и не смог испугаться. Годзилка обрушился в овраг тяжелой тушей, переломав кусты, и начал с претензий:
— Все пьете?
— Нет, не все. Тебя вот дожидались. Чего так долго? — вопросил Изя.
— Инженеры отвлекли. А чо?
— А ничо, командование принимай.
— Почему я?
— Мы же договаривались. Да мне и домой пора, обыскались, наверное. Всего-то на пять минут и вышел покурить в коридор. Так я пошел?
После теплого прощания ангел лучом взмыл в небо. Горыныч с небольшого разбега последовал за ним, но не стал подниматься высоко, а парил, нарезая плавные круги, направлял в сторону Алатыря едущий с песнями отряд.
Добровольцы, едрить их… фанатики, готовые зубами рвать врага, заслонившего врата в Царствие Небесное.
Глава 14
Жарко что-то сегодня, даже стрекота кузнечиков не слышно — умолкли и попрятались. А к полудню исчезли и жаворонки, обычно об эту пору вовсю перекатывающие в поднебесье серебряные колокольцы. До чего же дивно устроен мир — и божья птаха может не радоваться солнышку. Все пропали… Или просто боятся плавающего в выцветшей синеве Змея Горыныча? Это они зря — Годзилка маленьких не забижает. Конечно, попадется какая неосторожная пичуга в стремительном полете — сглотнет, не пережевывая, перышек не оставит. Но, чтобы специально охотиться? Ни-ни… орлы мух не ловят. И ворон, хотя их как раз много.
А может, испугались жаворонки гулкого топота десятков тысяч копыт по пересохшей земле? Да, странный народ — птицы. Но смешной — Базека изредка плевал сверху в чернокрылых каркуш, почти всегда попадал и искренне забавлялся попыткам жертв уйти из-под обстрела. И чо не нравится? Почти как дождик. А если попробовать…
— Хвост выдерну! — тут же пообещал Змей. Кажется, он все же обладал способностью к телепатии, хотя и тщательно скрывал это. — Секретный бомбардировщик сельхозавиации, блин… назгул недоделанный.
— Ачоа? — Кот смутился и поспешил сменить тему: — Я вот про что, Горыныч… Вон там внизу, мелкие такие, ордынские разведчики?
— Угу.
— Многовато будет. Как думаешь, заставы долго продержатся?
— Ну, как сказать… Ты, кошак, в высшей математике волочешь?
— Разумеется, волоку. А это чо такое, кстати?
— Ты дурак?
— Ясен пень! — Базека в избытке чувств захлопал лапой по драконьей броне. — Нешто умный будет в небесах верхом на крылатой ящерице шастать? Умные дома на печи сидят. Хозяйскую сметану жрут да мурлыкают. Только я вот…
— Прибедняйся, ага.
— Да, и заплачу сейчас. О чем сказать-то хотел?
— Плюс сто пицот! — хмыкнул Годзилка.
— Ась?
— Так… о своем. Ладно, не забивай голову, лучше скажи — если заставы устоят, что маловероятно, конечно, барыги сильно обидятся?
— Не шибко, думаю. Чай не спецназ какой вперед пускают — наберут отребья, и алга!
— О чем и речь веду. А если этот сброд не только наших сторожей собьет, но и Алатырь захватит, то Глорхи-нойон окончательно уверится в правильности выбранного маршрута. Если уж такие слабаки на самом опасном направлении Татинец прикрывают, то что говорить об остальных!
— Не понял. — Кот оскалился и вздыбил шерсть. — Это к чему? Ну-ка посмотри мне в глаза!
— Город сдавать нужно. И не ори! Не сразу и не без боя сдавать. Так… чтобы в самый в аккурат было.
— Предатель… — с тихим хлопком кот телепортировался куда-то, но тут же возник опять с обломком оглобли в лапах. Взревел воинственно и побежал по Годзилкиной шее с твердым намереньем добраться до морды.
— Стой, дурак! — Змей завис в воздухе и повернул голову. — Ты неправильно понял. Какое еще предательство?
— Обыкновенное, колабо… коллабри… колибри… Тьфу! — Базека оставил попытки выговорить трудное слово. — Квислингуешь, падла? Мы грудями… хм, грудью встаем на защиту, а ты…
— Стой, — повторил Годзилка. — Давай приземлимся и спокойно поговорим.
Долго ли, коротко ли продолжался их разговор, об этом не узнал никто. И буйные луговые травы, кое- где вырванные громадными кусками, опаленные огнем, изрытые воронками, никому не рассказали. Наверное, постеснялись. А потом друзья разошлись — каждый в свою сторону. Горыныч полетел в Алатырь,
