барыги. А остальные так, собранный по дороге сброд. Сволочь Петра Амьенского, одним словом.
— Надо же… И во Франконии людишек набрали?
— Нет, это вряд ли. Тут, в основном, катайцы, назгульцы, тухмен-баширов немного, гуюки, пиндосы… Во Франконию еще не ходили.
— Зря.
— Ачоа? Сами пойдем, — обнадежил ученый кот. — Смотри-ка, Фрол Твердятыч, никак навели порядок?
Десятник всмотрелся из-под руки. Зрение, конечно, с кошачьим не сравнить, но разглядел, как барыги сломали спину последнему нарушителю дисциплины и заставили воинов из передних рядов поднять трупы впереди себя на седло.
— Однако, — прокомментировал Базека. — Сейчас ров дохлятиной закидают, да по ним осадные башни пустят. А нашей-то стене и одной за глаза хватит. Эй, там, на говнометах, заряжайте камнями!
Камни не слишком помогли, хотя и пробивали в волнах атакующих изрядные бреши — низкая скорострельность аниме работала против защитников заставы. Кочевники все накатывались. И пока задние ряды обстреливали стену, передние забрасывали неглубокий ров телами. Пограничники отвечали выстрелами в упор, но только лишь добавляли осаждающим «стройматериалы». Наконец барыги отхлынули, как раз тогда, когда на злополучном «Евангелионе» с треском переломился опорный брус.
— Мать их за ногу, — выругался десятник. — У вас откуда руки растут, анимешники хреновы?
— Оставь их, Фрол Твердятыч. — Казалось, что ученого кота вовсе не расстроила поломка метательной машины. — Что у нас с потерями?
Командир окинул взглядом маленькую заставу, у иного купчины в Татинце двор раза в три больше:
— Сам не видишь? Из тридцати трех человек — восемнадцать раненых и шестеро убитых. И это еще приступ толком не начался.
— Значит, двадцать нас осталось.
— Девятнадцать.
— А я не человек, по-твоему? Ах да… Но все равно посчитай. Ну так что, не пора ли отсюда ноги делать, как думаешь?
— Неплохо бы. — Десятник присел на перевернутый щит и с натугой стянул сапоги. — Портянки вот только перемотаю.
Базека поморщился и отошел из-под ветра. И тут же ухмыльнулся, насколько позволяла неприспособленная к тому кошачья мимика:
— Сначала секретное оружие применим, а потом и уходить можно. Шляпу сними!
— Зачем?
— Объяснять долго, — кот стащил с Фрола шлем и повесил на торчащую из настила стрелу.
Тук-тук-тук… легонько постучал когтем, а когда тот пробил тонкий металл и застрял, взялся колотить позаимствованным все у того же Твердятыча засапожным ножом. Тук-тук-тук…
Тук-тук… пауза… тук… пауза… тук-тук-тук…
— Ага, откликаются союзнички, — Базека застучал еще сильнее, выдерживая в подаваемых сигналах какую-то непонятную стройность и логику. — Ничо, пусть отрабатывают хлебушек!
— Эта…
— Не дрейфь, командир, прорвемся! — Кот вошел в азарт и выбивал по шлему сложные музыкальные композиции. Изредка прерывался и вслушивался в ответный звон. — Ищщо поживем!
…Начало следующего штурма не отличалось разнообразием, разве что противно протрубили рога и у некоторых всадников в руках появились зажженные факелы. Не иначе как горящие стрелы собрались метать, отвлекая внимание немногочисленных защитников от трех осадных башен. Куда столько на крохотную заставу, если у нее стены-то хороший заяц сможет перепрыгнуть? Извращенцы… А в остальном все то же самое — визги, вопли, улюлюканье, изредка обрываемые ударом и предсмертным хрипом. И на этот раз атаковали только со стороны ворот — самом слабом месте любого укрепления.
— Эй, анимешники, заряжай зажигалками! — скомандовал кот.
— Так одна машина сломана, Базилевс Котофеич! — откликнулись снизу.
— Да и черт с ней, бочек с керосином все равно две штуки. Давайте-давайте, лампы нам больше уже не понадобятся.
— А вот эта?
— Ее не трогайте, за «Годзилковую особую» Горыныч голову снимет. Неприкосновенный запас, — пояснил Базека, но тут же осознал свою ошибку и поправился: — В ней тоже керосин, но особый и сверхсекретный. С собой унесем. Не открывать и не пробовать!
Расчеты баллист уныло кивнули, проклиная себя за упущенные возможности, и принялись ворочать свои сооружения, ориентируясь по командам ученого кота.
— Приготовиться! Залп!
Прямо перед мчащейся лавой вдруг вскипела земля, покрылась бесчисленными холмиками, и несметные полчища сусликов, стремительно оставляя позади вражеских коней, драпанули по направлению к заставе. Настолько стремительно драпанули, что казалось, и не мешают им короткие лапы и толстые задницы. Впереди всех бежал, то есть руководил стратегическим отступлением, самый крупный сусел, внешне чем-то напоминающий Фрола Твердятовича. Звери добрались до стены и растворились под ней — будто и не бывали никогда. Пригрезились, и все тут.
А барыги, вылетевшие на изрытое норами поле, падали… падали, ломая свои шеи и конские ноги, а не успевшие остановиться сотни напирали, затаптывая еще живых… И в эту кучу ударили выпущенные из аниме бочки. Обе легли с небольшим недолетом, и брызги пошли широким веером, туда, где вперемешку с телами лежали дымящиеся факелы.
— Воевода, тут к тебе пришли, — Макар нерешительно переминался с ноги на ногу и деликатно отвернулся, чтобы не смущать кота, мирно блюющего от нестерпимого запаха паленой человечины.
— Кто? — Неимоверным усилием воли Базека заставил себя заняться делами, только сначала покрутил головой в поисках неизвестного воеводы. Не нашел. — Чего говорят?
— Да не знаю, Базилевс Котофеевич, я по-ихнему не умею, — пограничник показал на стоящего в почтительном отдалении суслика. — Свистит только да лапами машет.
— Хорошо, оставь нас вдвоем, Макар.
Минут через десять разговора, проходившего без всяких переводчиков, кот позвал прислушивающегося, но ничего не понимающего десятника.
— Собирай людей, Фрол Твердятыч, уходим. Сколько раненых на ногах держатся?
— Да всех, почитай, на руках нести придется. Чего удумал-то?
— От амбара подземный ход идет — суслики его еще в прошлом месяце прокопали, когда ограбление готовили. А третьего дня расширили по моей просьбе. Так что не переживай, пролезешь. Годзилка такой ход роялем бы назвал.
— Пошто так?
— Представления не имею. Это же он у нас умный, а я так… ученый.
— Вот оно как… А с чего вдруг суселы такой любовью воспылали? То обокрасть хотели, а теперь вот помогают?
— Договор у нас против этих, — Базека кивнул в сторону кочевников и тут же судорожно зажал лапой пасть. Через несколько мгновений продолжил: — Вот у Тарбаган-хана нехристи любимую тещу убили. Убили и съели.
— Хосподи, грех-то какой, — десятник икнул, — нешто можно мышами питаться?
— Не обижай союзников. Они, почитай, с края света от Орды бегут, а тут еще ты… Нехорошо. Ладно, пошли к амбару, пока новый приступ не начался.
Годзилка опять сидел на башне, как дивная птица зегзица на путивльском забрале, и с напряжением всматривался в даль. И где неведомые черти носят это мохнорылое чудовище, столько времени прикидывавшееся лучшим другом? Взлететь бы и глянуть сверху, что творится на заставах, да только
