разболелось поврежденное в споре с Базекой крыло — ломит и корежит, как спину у старого деда к непогоде, и нет сил подняться в небо. Сюда и то еле-еле забрался, цепляясь когтями за бревна. Эх, кошак, забодай его комар…
А еще больше Змея угнетало не то, что поругались, и друг, которому доверял, как себе, обвинил в предательстве — это как раз можно пережить. Беспокоило отсутствие новостей. После появления сигнальных дымов прошли почти сутки, а с той самой заставы ни ответа, ни привета. Неужели Базека решил устроить образцово-показательную оборону? С него станется, со сволочи. Неужели не поймет, что его дело — не в драку лезть с тремя десятками, а других предупредить? Гадина и есть… Эх, кошак…
— Змей Горынович, — окликнул Годзилку один из караульных на стене. — Вас полковник обедать зовет.
— Изыди.
— Ну, нельзя же так, — не унимался воин. — Ваше питание имеет страчи…
— Стратегическое.
— Ага, я и говорю — стратическое значение. Обоз в Татинец третий день не уходит, все зелья огненного ждут. Покушайте, а?
— Изыди, змей-искуситель.
— Я?
— Да не я же…
— Так это…
— Не будь формалистом, сынок. И не суди о людях по внешней форме — в душу загляни, в корень зри, вьюнош! Ну, чо глазами хлопаешь? Жрать пошли.
Годзилка довольно быстро на этот раз дал себя уговорить. А действительно, если в желудке давно воют голодные волки, а Родина требует выдавать на-гора боеприпасы, приходится порой жертвовать малым. И какое кому дело, что от этого малого на сердце остаются рубцы в палец и по ночам просыпаешься от собственных криков и слез? И сколько такого было уже за тысячелетия жизни? Хорошо еще, что сердце не каменное — давно бы рассыпалось в мелкую крошку. А так… стучит, куда денется…
Никифор ждал. И спасибо старому воину — не полез с разговорами и расспросами. Не нужны они сегодня. Понимающе только кивнул и показал взглядом на полное ведро на столе.
— За наших?
Годзилка не переспрашивал. Знал. Наши — это не определение, наши — это существительное. Есть наши, и тогда не важно, как сами они себя называют, а остальные — враги.
— За наших! Будем! И они будут!
Хлоп! И дрогнула рука полковника, расплескивая водку из стакана. И ведро упало из Годзилкиной лапы. А прямо на белой скатерти — довольная, пусть грязная и в репьях, морда…
— Все пьете, ироды?
— Базека? Базека!
— Не лапай, ящерица, задушишь! Ворота откройте, там мои на подходе… И раненых много. И водки сусликам не наливать!
Глава 15
Николай Шмелёв в последний раз объезжал занявшие позиции войска. За ним увязался Базека, только вчера прибывший из находящегося в осаде Алатыря. Так вдвоем, если не считать увязавшуюся сотню охраны, и появлялись в самых неожиданных местах.
Вот в предутреннем тумане показались замаскированные артиллерийские батареи. Но настоящие пушки, все три, были отправлены с полковником Никифором. А эти… Нет, при определенной удаче одноразовые деревянные монстры, стянутые медными обручами, смогут сделать второй выстрел картечью, но обольщаться не стоило. Зато их много — четыре сотни. Да по три заряда на каждую. Авось и помогут.
Распоряжающийся около орудий волхв вздрогнул от неожиданности и сбросил с зарядного ящика телепортировавшегося туда кота:
— Брысь! Сдурел, лохматое отродье, а если детонация?
— Откуда? — удивился Базека. — Твое зелье и от огня-то через раз взрывается, больше шипит да воняет.
Пороховую смесь для деревянных пушек Серега готовил сам, соединяя Годзилкин боеприпас с самыми экзотическими компонентами в причудливых пропорциях, а потому обиделся:
— Проваливай, говорю. Сейчас еще на хвост наступлю.
— Слезай, — поддержал волхва спешившийся князь. — Ну, ты как тут?
— Вполне. — Главный артиллерист отвесил коту подзатыльник и пожал Шмелёву руку. — За нас не беспокойся, минут пятнадцать продержимся.
— Мало.
— Куда уж больше, если Божьего чуда не предвидится? Потом бросаем все на хрен и отходим к лешачьим танкам. Да, Коля, ты в передовом полку еще не был?
— Собираюсь.
— За Всеволодовичем присмотри, ладно? В бой рвется старый черт, никакого удержу нет. Хочет геройски погибнуть и покрыть свой гроб неувядаемой славой. Придержишь? Ему же еще твоих внуков нянчить…
— Э-э-э…
— Да, ошибся, конечно же, детей.
— Тьфу на тебя!
Николай погрозил ухмыляющемуся волхву кулаком, но сердце сжалось от непонятной тревоги. Яна… По всем расчетам, боевые пловцы уже должны были вступить в соприкосновение с противником. Яна… Дай ей Бог удачи!
…В передовом полку также был полный порядок, только старый князь, встретивший Шмелёва у входа в командирскую землянку, пожаловался на недостаток воинов. Ну вот как объяснить человеку, привыкшему воевать традиционными способами, что для обслуживания хитрых механизмов хватит и полусотни добровольцев? Юрий Всеволодович упирался и просил хотя бы десяток опытных в стычках с кочевниками ветеранов.
— Ну посуди сам, Николай Васильевич, — курям же на смех! Это передовой полк?
Князь оглядел позиции полка и переспросил:
— Зачем тебе ветераны?
— Надежнее.
— Не скажи, — категорически не согласился Шмелёв. Учащиеся Татинской школы юных техников, старшему из которых едва ли исполнилось четырнадцать лет, прекрасно замаскировались на местности, зарывшись в землю по самую макушку. — Задачу выполнят, чего беспокоиться-то?
— Так девок половина…
— Вот именно! И ты за них головой в ответе! Так что погибнуть не моги — сразу после атаки отходи к Лешакову. Да что повторять, сотню раз говорено…
Николай сознательно направил под командование Юрия Всеволодовича именно школяров — ответственность за них не позволит ввязаться в непредусмотренные планом генерального сражения авантюры. Для авантюр предусмотренных имелись совсем другие люди. Да и не люди тоже. А детишек следовало поберечь, позволив почувствовать вкус победы. С горечью потерь и поражений уж как-нибудь успеется.
— Огнестрелов бы нам… — попросил старый князь без всякой надежды в голосе.
— А вот это видел? — Шмелёв скрутил кукиш. И тут же ему стало невыразимо стыдно за несдержанность и грубость. — Извини, нервное… Огнестрелов не дам. Твое дело — увести полк и ударить. Один раз ударить, понял? И уходи к Лешакову со всем детским садом.
