– Я вам говорила, что к поведению дикарей нужно привыкнуть, – Анжелика еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, представив себе эту сцену.
– Но вы же могли быть в постели вместе с вашим супругом! – герцогиня была явно шокирована.
– Обычно мы принимаем все меры предосторожности и накануне запираем дверь на засов, прекрасно зная, чего можно ожидать от дикарей, которые часто бродят по побережью. Но если вдруг мы бы забыли закрыться изнутри, то, думаю, посмеялись бы все вместе. В сущности, дикари стыдливы и целомудренны, но они не испытывают особого стеснения перед проявлением естественных жизненных потребностей.
– Вы к ним чересчур снисходительны. Вы и в самом деле так привязаны к этому мужчине?
– К какому мужчине? – Анжелика решительно не понимала, к чему столь настойчиво клонит Амбруазина.
– К этому… Пиксарету! Знаете, в Квебеке говорят, что вы делите ложе с дикарями.
– В Квебеке! Ничего удивительного! Они желают моей смерти. Чего они только не говорят! Например, что я – Дьяволица. А топ всему задает один фанатик – отец д'Оржеваль, который видит в нас слуг дьявола, ступивших на здешнюю землю, чтобы совратить ее жителей.
– Я слышала об отце д'Оржевале, – задумчиво сказала Амбруазина.
– Мы бессильны против его преследований. Он находится во власти предвзятой идеи, и для достижения своих целей не останавливается ни перед чем, даже перед самыми гнусными сплетнями.
– Вы могли бы по крайней мере не давать для них повода. Именно это я и хотела вам сказать, упрекая вас – при всей моей любви к вам – в пренебрежении мнением света. Для белой женщины должно быть непереносимо слыть любовницей дикарей. Теперь, когда я вас узнала, мне особенно больно было бы это слышать. Не понимаю, как ваш муж переносит все эти россказни о вас?! Может быть, он чересчур покладист?
– О нет! – возразила Анжелика, вспомнив о недавних событиях.
– В таком случае я действительно не понимаю, как он…
– От вас не требуется понимать все в жизни других людей, – сухо ответила Анжелика, – особенно в стране, где надо заново пересматривать многие из своих убеждений. Здесь необходима терпимость.
– Да… но осторожность – тоже добродетель.
На этот раз Анжелика воздержалась от ответа. Амбруазина начинала ей надоедать своими наставлениями. Теперь Анжелику определенно раздражала в «благодетельнице» из общины Святого причастия ее детская неискушенность в сочетании с глубокой проницательностью. Анжелику больно задели слова Амбруазины, но в то же время она не могла не признать, что в чем-то они были справедливы, ибо верно объясняли источник опасности, которая угрожала и всегда будет угрожать ей и графу де Пейраку. Угроза исходила от того мира, который никогда не сможет принять их такими, какие они есть.
Тяжело было жить с грузом такого знания. Не желая отрекаться от себя, приходилось смиряться с существованием непреодолимой пропасти, отделяющей их от этого мира.
Пиксарст… Уттаке… Могла ли Анжелика объяснить, что связывает ее с этими сыновьями американских лесов? Она подарила Пиксарету плащ цвета утренней зари, чтобы тот мог завернуть в него останки своих предков, а Пиксарет за это оставил в живых раненого ирокеза Уттаке. «Бог облаков» Уттаке передал ей в знак дружбы ожерелье вампум. И разве рис и фасоль, присланные ирокезами, не спасли всех их от голода в конце той зимы?! Высокая духовность и человечность их отношений была непонятна, непостижима для представителей старой европейской культуры, отчасти утративших веру в подобные чувства, Анжелика отставила в сторону кофейник, чтобы гуща осела на дно, и машинально подошла к окну. Стояла глубокая, беспросветная ночь. Ее охватило ощущение невыносимого одиночества и опасности, которую они с Жоффреем одновременно почувствовали, но пока не смогли от себя отвести. В душе Анжелики снова зашевелился страх: кто же замышляет эти злые козни? Как ловок и умен, как нечеловечески хитер их враг!
«Ты веришь в Сатану?» – спросил Анжелику ее внутренний голос… Не знаю! Но в Бога?! В Бога я верую. Господи, защити нас!
Она вернулась к Амбруазине, которая, скрестив руки на коленях, не сводила с нее глаз.
– Я вас расстроила. Простите меня… Я бываю столь бестактна в разговорах с вами… Это оттого, что мне хочется лучше вас узнать и, если возможно, помочь. Вы столько для меня сделали…
– Не беспокойтесь обо мне, – беззаботно ответила Анжелика.
– Но тогда кто, кто защитит вас? – проникновенно воскликнула Амбруазина. – Вы так одиноки сейчас. Почему ваш муж не взял вас с собой? Если он любит вас, он должен был почувствовать опасность и не оставлять вас здесь одну…
– Он хотел увезти меня, но я не могла покинуть Голдсборо. Я должна дождаться дня, когда Абигель родит свое дитя…
– В самом деле, вы же мне говорили… Как вы добры ко всем, кто вас окружает, даже к тем, кто не принадлежит к вашей религии. Она ведь гугенотка, не так ли? Однажды она зашла побеседовать со мной. Мне было очень интересно – я впервые разговаривала с протестанткой. Она мне показалась… очень милой.
– Да, она действительно прелестна, – улыбнулась Анжелика. – О чем же она хотела с вами поговорить?
– Она пришла спросить, как женщина женщину, позволю ли я моим девушкам выйти замуж за здешних пиратов, увеличив тем самым число колонистов в Голдсборо. У меня создалось впечатление, что ей самой это безразлично, и она действует по поручению своего мужа и других руководителей и пасторов их общины. Думаю, что эти гугеноты считают Голдсборо своим родным домом, а себя – хозяевами протестантской колонии, и не одобряют появления здесь новых католических семей.
К тому моменту по совету отца де Вернона я уже решила увезти девушек и смогла ее успокоить.
Анжелике было неприятно узнать о таком поступке Абигель.
