На родителях его проклятье.
Будь он проклят и все его племя!
Изменил он на Косове князю И увел с собой двенадцать тысяч Лютых латников с поля сраженья.
(196—201] пер. Н. Гальковского)
В песне «Царица Милица и воевода Владета» применена схема «рассказ очевидца» с перечислением отдельных подвигов. Особенно следует отметить, что в песнях краткого стиха 18 не встречается описания убийства султана Мурата, столь подробного в письменных источниках косовской легенды. Это героическое деяние лишь предвозвещается в третьем фрагменте («Пир у князя Лазаря»), В четвертом отрывке Милош' спрашивает Ивана Косанчича, где стоит шатер султана. В песне «Царица Милица и воевода Владета» Милош погибает на поле брани:
«Я по полю Косову проехал,
Обилича Милоша я видел,
Он стоял на Косове широком,
На копье оперся боевое,
Но копье его переломилось,
Турки навалились на юнака,
Думаю, теперь его убили.
(44—SO; пер. В. Слуцкого)
В песне «Царь Лазарь и царица Милица» сказано:
Милош поразил царя Мурата И еще двенадцать тысяч турок.
(189, 190; пер. Н. Гальковского)
История убийства султана Мурата несомненно была известна гуслярам в разных версиях книжного происхождения. Но эти версии или не подверглись поэтической обработке, или забылись; сохранились лишь аллюзии и краткие упоминания. Две прославленные песни Косовского цикла — «Смерть матери Юговичей» и «Девушка с Косова поля» повествуют о событиях после боя. Женские образы в.них, по- видимому, созданы в сербской среде в более позднюю и гуманную эпоху, в тот период, когда у юж-- нославянских мусульман возникла «Хасанагиница» (XVII—XVIII вв.). Одежда и оружие, сам торжественный выход юнаков в рассказе косовской девушки напоминают костюмы и шествия героев среднеевропейского барокко.
В некоторых песнях, причисляемых обычно к Косовскому циклу,, имена Милоша Обилича, Юговичей, Бановича Страхини могли бы быть легко заменены другими без ущерба для смысла и действия.
Самое сильное книжное влияние среди Косовских песен испытала песня «Стефан Мусич», в которой рассказывается история героя, запоздавшего* на битву. Бросаются в глаза в этой песне формулы вежливости (обращение на «вы», несвойственное народным певцам). Весьма вероятно, что Вук нашел ее в рукописи из Срема.
Только исходя из формальных соображений, можно причислить одну из известнейших сербских песен «Банович Страхиня» к Косовским. До. сих пор исследователям не удалось идентифицировать Бановича Страхи-ню с каким-либо историческим лицом. Сама атмосфера песни не имеет ничего общего с докосовским периодом. Все же это весьма старая песня,, по мотивам восходящая к первой половине XV в. (вместе с.древнейшими сказаниями о Королевиче Марке). В этот перио;п, еще сохранялись остатки сербских феодалов, но турки уже были господами положения в центральных областях Балканского полуострова и сосредоточили на Косовом; поле свои войска для дальнейших продвижений на север и на северо-запад. Обидчик Бановича Страхини — Влах Алия (судя по его имени,, потурица) осуждается певцом не только как насильник, но и как бунтовщик против турецкого царя, ставшего уже «законным государем». Имя «Банович Страхиня» соответствует «Королевичу Марку»: первый не бан, а сын бана, второй не король, а сын короля (отражение вассальной зависимости от турок). Переодевание героя в турецкие одежды, а также его уменье говорить на разных языках — напоминают повадки героев краин-ского эпоса. Мотив о наказании или прощении неверной жены в конце песни менялся в течение веков, на что указывает песня долгого стиха у Богишича (№ 40), в которой изменницу казнят ее же родные братья.
Во времена Вука Караджича песни о Королевиче Марке были известны от Западной Болгарии до Адриатики и от Эгейского моря до гор Словении, в то время как косовское предание заглохло в большинстве областей Балкан, населенных сербами. Песни о Косове не пелись и на самом Косовом поле (через полвека там их напрасно искал Гильфердинг). Их можн» было услышать в начале XIX в. главным образом в Среме (на территории Венгрии). Из этих мест они распространялись вверх по Дунаю и в Северную Сербию. Исполнялись эти песни нищими слепцами в дни церковных празднеств, а также на ярмарках. Гусляры не пользовались в пределах Воеводины таким почетом и уважением, как в Герцеговине или Черногории. Это было занятие «божьих людей», слепцов. В городке Ириге они. имели свою гуслярскую школу («академию»). Среди исполнителей Косовского цикла было много женщин как местных, так и беженок из Сербии. Быть может, эти последние и занесли некоторые мотивы косовского предания в стихах или в прозаическом рассказе. Отрывки были плохо связаны, фрагментарны. Возникший в Воеводине XVIII в. интерес к косовским событиям под влиянием ученых мужей, из которых многие была лицами духовными, занявшимися прошлым своего народа, несомненно повлиял на сказителей новых песен о Косове. Песни эти стали менее кровавыми и жестокими, чем старые героические песни, приобрели налет «гражданственности» и патриотизма, столь свойственных сербскому обществу XVIII в. в пределах австрийской монархии.
Косовские песни гораздо более нравились просвещенным европейским критикам, чём «варварская» эпопея о Марке и гайдуках. Приведем мнение современных исследователей эпоса —Чадвиков: «...Песни о Косове по-видимому созданы более прогрессивной и культурной средой. В них выведены люди героического типа, но вместе с тем вполне человечные; грубый и людоедский элемент (ogre-like element ) в них отсутствует»29. Напомним, что весьма нелестное мнение о Королевиче Марке высказал сербский историк XVIII в. архимандрит Иован Раич (1726 —1801), учившийся в Киеве, последователь и поклонник Феофана Прокоповича: «Многая о сем кралевиче помежду народом повествуются,— писал Раич,— и в песнях поются, обаче множайшая от тех басни суть: зане суеверны и. легкомысленны суть, яко же и оно еже о мече его из земли изходящем баснословится. Аще ли же за истину почтется еже о нем в простых песнях поется, обретаем его быти продерзливым насильником и подлым пияницом кроме прочих бесстудий» 30. Напротив, персонажи Косовского цикла были для Раича мучениками за православную веру, национальными героями, а не «дерзкими пьяницами и насильниками», как Королевич Марко и его соратники.
Косовская легенда в среде венгерских сербов подверглась обработке, и обработка эта повлияла на те немногие песни о Косове, которые до нас дошли благодаря Буку Караджичу. Почти все записи косовских песен
Вука произведены в Среме (Воеводина) 31. Вук Караджич был осведомлен о том, что вне Срема сказания о Косове найти весьма трудно. От своих помощников, собиравших эпические песни в Черногории и Герцеговине, он не смог получить ни одной песни о Косове. Известно, что от своего отца Вук записал так называемые «фрагменты» Косовских песен в городе Сремские Карловцы в 1815 г.; более чем вероятно, что Стефан Караджич слышал эти песни от сремских слепых певцов. Это мнение подкрепляют и цитаты из песни о Косове — «История князя Лазаря» Аврама Ми-летича (ок. 1780 г.), несомненно сремского происхождения 32. Знаменитое ороклятие князя Лазаря встречаем у нескольких авторов XVIII в. из -Срема, в том числе у Досифея Обрадовича (который был монахом в Среме). Следует также предположить, что Подругович, диктовавший Вуку свои песни, выучил песню «Царь Лазарь и царица Милица» в Среме у слепых певцов (на что указывают не свойственные Подруговичу церковные элементы в. этой песне). Не следует, конечно, думать, что Косовские песни сочинены благочестивыми литераторами духовного звания. Дело идет о влиянии (скорее устном, чем письменном) образованных людей на народных исполнителей песен. Идеализация косовских событий в XVIII в. характерна для графа Джорджа Бранковича, Павла Юлинаца (в его истории сербов), «Плача» Захария Орфелина, «Повести о битве на Косове» {где несомненно влияние Мавра Орбини). Пир Лазаря перед боем изображали в это время в церквах Срема так, что он напоминал
