Кто-то из нукеров после моего кивка положил перед ним его нож.
— Хорошо. Я согласен на твою просьбу. Можешь собирать своих задаранов вместе с их скарбом, — сказал Тогтохо и опустил глаза.
— Ты принял очень правильное решение, оно для нас как большой праздник. Мы не можем просто так уйти, не поблагодарив тебя. За такой поступок само небо накажет нас. Поэтому я приглашаю тебя в гости на левый берег Хелго, и будем вместе праздновать наш отъезд. Еще я думаю, что ты в память о нашей дружбе проводишь наш кочевой караван до реки Сухэ, до того места, где в нее слева впадает Минжин-гол. Это как раз середина нашего пути на Онон. Там мы с тобой по-братски простимся, и каждый поедет в свою сторону.
Мое вежливое предложение почему-то Тогтохо не обрадовало, его лицо опять начало бледнеть, на лбу, то ли с похмелья, то ли от новых забот, появилась холодная испарина.
— Джамуха, а нельзя ли нам отпраздновать твой отъезд прямо здесь?
— Боюсь, что мы и так у тебя загостились. Собирайся! — уже теряя терпение сказал и клацнул своей саблей. — Ничего с собой брать тебе не нужно, конь для тебя найдется, вот… только гутул надень, а то просмеет весь степной народ.
— Ну что ж, Джамуха-сэсэн, сегодня в твоей власти оказался я, а под небесами дней много, придет когда-нибудь черед и моего торжества, — еле сдерживая гнев, но искренне и проникновенно сказал сразу постаревший Тогтохо и стал собираться.
Выйдя из юрты, мы заметили, что из черного жилища прислуги, чуть приподняв входной полог, за нами следят чьи-то настороженные глаза. Мы все разобрали коней и сели в седла, нойона удуитов мои нукеры посадили на чьего-то заводного коня. Курень по-прежнему спал и признаков тревоги не ощущалось. Прежде чем тронуться в путь, я подъехал к черной юрте. Из нее, боязливо косясь во все стороны, вышел один из караульных.
— Нойон Тогтохо велел нам собрать всех задаранов за перевозом, хочет поговорить с народом и в благодарность за многие наши заслуги перед мэргэдами отпустить на Онон, — сказал я сонному воину. — Сегодня он едет к нам в гости и после всего намерен проводить наше кочевье до безопасных мест. Хатай Дармале и Дайр Усуну передай, чтоб за Тогтохо не беспокоились, он под моей надежной охраной и вернется на Хелго живым и невредимым.
Я догнал отъезжающих нукеров и поехал из куреня удуитов, чуть вперед пропустив смирившегося со своей участью Тогтохо.
Обрадованные задараны за неполных три дня собрались в путь. Табуны и весь скот пустили вверх по Хелго, по его левому берегу под усиленной охраной половины воинов, кочевые караваны вместе с другой половиной войска пошли за ними. Настроение людей было приподнятым, лица просветлели, изредка даже слышны были песни.
Все эти три дня Тогтохо я прятал в укромном месте и не напрасно. Срезу же на следующий день после его захвата наш курень у перевоза окружили воины Хатай Дармалы и Дайр Усуна. Разгневанные нойоны приехали на переговоры и всяческими посулами пытались вынудить меня к возвращению заложника, но я, зная, чем это может обернуться, был неумолим. Кроме всяческих отговорок, мне пришлось их напугать совместным походом на них хэрэйдов и урудов с мангудами.
— Всем известно, что хан Тогорил в далеком детстве был пленником мэргэдов, и долгих два года в Талхан-Арале его вы заставляли толочь зерна проса в каменной ступе, — сказал я Хатай Дармале. — Думаешь, он забыл те унижения, голод и холод? Если уруды найдут наши следы, и они приведут на этот степной остров, они непременно, чтобы доказать свою невиновность в разбое, грабеже и насилии над хэрэйдами окраины его улуса, приведут по этим следам его воинов на место слияния Селенги и Орхона. На кого вы будете перекладывать вину за наш поход? А если мы благополучно покинем ваши кочевья, то вы всегда сможете обвинить нас и, переложив всю ответственность на задаранов, избежать войны, в которой против вас могут объединиться хэрэйды, уруды, мангуды, а баяуты непременно примкнут к ним. Вы понимаете, чем это может обернуться для народа мэргэдов?
Хатай Дармала и Дайр Усун молча проглотили это предостережение. Кто-то из их приближенных буркнул под нос: «Да, не зря ты прославился умом, не случайно прозываешься Джамухой-сэсэном».
После их отъезда осада нашего куреня была снята, и мы смогли без всякой опаски начать путь. А нойона Тогтохо скрытно и ночами мои нукеры повезли на Минжин-гол и там дождались прибытия табунов, медленно передвигавшегося скота и караванов с людьми. После переправы через Сухэ я дождался все время двигавшегося за нами с тысячей воинов Дайр Усуна, прокричал им ему через реку прощальные слова:
— Дайр Усун, ты с воинами жди на той стороне три дня и не смей пытаться переправиться. По истечении этого времени ты получишь живого и невредимого Тогтохо, в противном случае ты получишь только его голову!
— Мы согласны, но за эти три дня с ним ничего не должно случиться.
Все это время мы с нукерами стояли на своем берегу и внимательно пешими и конными дозорами следили за мэргэдами. Как бы им ни хотелось нас уничтожить, они были вынуждены соблюдать мои условия, а за это время наш скот, табуны и кочевой караван успели дойти до реки Буркал, двигаясь вверх по Минжин-голу и встретиться с нашими родичами, которых мы несколько назад лет оставили в Хорхоног- шибири.
Без всякого сожаления отпустив уставшего ждать Тогтохо на правый берег Хелго, мы, счастливые содеянным делом, поскакали вверх по долине Минжин-гола.
Радости и празднику наконец-то объединившихся задаранов могло бы позавидовать любое племя или род. Под раскидистым священным деревом предков мы пировали три дня и плясали, словно все коренные монголы после избрания последнего всеобщего хана Хутулы. Плясали так, «что ноги проваливались в стоптанную землю по колено», — так говорили в степи про тот великий пир.
В Хорхоног-шибири вскоре после нашего прибытия похолодало. По утрам на обветшалой траве, на телегах, на войлоке покрытия юрт блестело серебро инея, Онон постепенно стал окаймляться сверкающими заберегами. Мы покочевали на зимние пастбища. На этот раз, остерегаясь мести мэргэдов, мы спустились далеко вниз по долине Онона аж до устья реки Иля, где были никем не тронутые травы. Этот обветшалый корм пришелся по вкусу скоту, и мы там разбили курень. В середине зимы степная молва донесла весть о том, что хэрэйды, уруды и мангуды все-таки дознались до истины летнего погрома и во всем теперь винят мэргэдов. Однако немедленной мести за нанесенный урон и коварство не произошло — помешали какие-то обстоятельства внутренней жизни улуса Тогорила.
Благополучно перезимовав на этих отдаленных кочевьях, мы поздней весной решили перебраться поближе к монголам, для чего перевалили горы южной стороны долины Онона и стали на лето в верховьях Дучийн-гола. Так как жизнь задаранов налаживалась, а летние кочевья мэргэдам обнаружить было трудно, я решил заблаговременно наладить отношения с хэрэйдами. И мои старики, и я хорошо понимали, что мэргэды при наступлении против них урудов, мангудов и воинов Тогорила немедленно выдадут меня и обрисуют наш набег в самом неприглядном виде. А это грозило задаранам началом вражды с одним из самых больших улусов в степи и двумя очень воинственными родами монголов-дарлекинов. Спокойной жизни нам тогда бы не предвиделось. С другой стороны положение хана Тогорила в самом улусе хэрэйдов было очень сложным. Всем монголам было хорошо известно, что этому хану очень тяжело жилось с самого детства. В семилетнем возрасте он был пленен мэргэдами и толок просо в каменной ступе на Талхан-арале, пока его отец Хурчахус-Буюрук-хан не освободил его. В двенадцать лет Тогорил опять попал в плен, на этот раз вместе с матерью и к татарам. В хэрэйдском улусе в это время была какая-то смута, вызванная претендентами на ханский престол, и Тогорила никто выручать не торопился. Говорят, что татары его заставили пасти верблюдов и всячески над ним издевались. Не дождавшись помощи от соплеменников, Тогорил сумел сбежать сам и вернуться в улус. Озлобленный на всех, беглец повернул дела так, что казнил многих родственников и занял отцовский престол. Однако его дядя, носивший номинальный титул «гурхан», разными интригами сверг Тогорила с престола. Улус хэрэйдов Тогорилу помог вернуть отец моего анды Темуджина Есугей-батор, бывший в то время самым сильным нойоном монголов. После этого до нынешних времен Тогорил владел своим улусом, но его власть была шаткой и, как было слышно, держалась силой не народа, а его собственных нукеров. Виной всему были единоверцы хэрэйдов найманы, которые тоже молились распятому покойнику и кресту. Эти соседи всегда принимали у себя недовольных властью
