— А ты?
— Дуд! Гребана поста на Тюленева больше нет. Мазафака! Я не верил, что это так симпл. Как два фингера об асфальт.
— Как — нет?
— Римэмба хара мамбуру, май олд гуд феллоу!
— Не понял…
Но Рожков уже отключился.
Через полминуты из токера донесся печальный голос Хряка:
— Даня, ты слышишь меня?
— Да, Хряк. Мы взяли его.
— Молодцы, ребята. А я вот потерял трех своих девок. Вдвоем мы теперь: я да Рыжий Макс…
— Не знаю, что тебе сказать, Хряк. Мы не забудем их, парень.
— Не говори ничего, Даня. Я ни о чем не жалею! Ни о чем, Даня! Мы сделали то, что должны были сделать. Пусть гады вспомнят, что они все еще не хозяева на нашей земле. Мы брали по пять за одного нашего… за одну. Мы ушли с хабаром. И… Даня! Люди запомнят сегодняшнюю ночь… Отбой, генерал.
Катя искоса посмотрела на Даню и воскликнула:
— Да что с тобой, душа моя?! Лица на тебе нет.
Генерал помотал головой, провел ладонью по л6y. Отнял ладонь. Вернул. Почесал лоб.
— Катя… Я только сейчас начал понимать, что мы наворотили…
— Тогда давай-ка опять поменяемся местами. Тебе машину вести надо было, а не на всяких болтунов отвлекаться.
Поменялись. И тут Данин токер взорвался густыми матюками.
— Мужик, т-твою, ты в… на… что, … ярмарку себе там строил, … мать, страхогробище лесное?
— Мне тоже кажется, что погода сегодня ничтяк, Митяй.
Звуки, донесшиеся из токера, напоминали хохот пещерного медведя… если бы, конечно это зверье обучили хохотать до того, как оно вымерло.
— Короче, мужик, мои засранцы чуток переборщили.
— То есть?
— Сую тебе то, что есть!
Невидимый медведь обернулся конем, поскольку иначе как словом «заржал» суть новой волны Митяева смеха передать невозможно. Наверное, это был медведь-оборотень, иногда со скуки притворяющийся безобидным коняшкой…
— Дело говори.
— Муж-жик! Поста нет…
— Рожок со своим постом тоже разделался.
— Рожок — хлюпик, рэпарь недоделанный. Ты слушай сюда, не перебивай дядю Митяя. Короче, поста нет, гарнизона нет, мага нет, стены нет, тракта нет, улица там была, так улицы тоже нет аж по самую базу подземных, которую они, жалкие невнятные упырьки, считают секретной.
— А что ж есть-то?
— Воронка, мужик, воронка. Одна большая вор-ронка! Прав ты был с планом «Б», эти стратеги хреновы до сих пор не врубились, для чего людям нужна долбаная канализация!
— Потери?
— Нуль! Правда, барахлишка не взяли никоторова, там уж ничего не возьмешь. Шандец полный! Кстати, а мага-то… как?
— У меня.
— Не вырвется, бурдючина навозный?
— Стреножили, как положено. Ну, бывай, мужик!
«Ну вот, мы вроде начали правильно понимать «сближение культур». И культурными стали точь-в-точь как гоблины, — злорадно подумал генерал. — То есть научились у них лучшему, что они, пакостники, умеют, и понимаем их как никогда хорошо. Особенно если требуется шило в задницу вставить!»
Позже Дане, словно он не простой генерал команды, а какой-нибудь генералиссимус, высший начальник половины Москвы, доложились по очереди бастионовцы и Старатели. Мол, все получилось как надо, выходим на ничейные земли без жмуров.
Наконец токер задал Дане вопрос воркующим голосом генеральши Рытовой:
— Отчего же ты не спросишь, как наши дела, милый мой?
Рытова в свое время так достала Катю и Тэйки, что Даня полгода назад объявил ей: «милым» он больше не будет. И с тех пор ни разу не отступал от этого решения. Но Рытова, двадцатичетырехлетняя дама титанических размеров, наделенная к тому же неуемным темпераментом, с разрывом мириться не пожелала. Она была первой женщиной Дани и разок-другой намекала ему: должны же быть у
— Женечка, я же знаю: у ветеранов все всегда в порядке.
— О да! Старый конь борозды не портит, просто ляжет в нее и лежит… Спасибо за намек, малыш. А я, тапка старая, хотела было предложить тебе отпраздновать дельце, как в старые добрые времена… ты, да я, да мы с тобой.
— Извини, у меня тут сплошные дела…
— Иного и не ждала, мальчонкин… Мы тут с Маховым немного постреляли, отогнали у гоблинов пару шальных грузовиков с харчами, в общем, вышло наилучшим образом. Может, стоит повторить? У Махова один всего зажмурился, мои целы-невредимы. Подумай, парнишка. По-моему, они слабеют…
Рытова могла разозлить кого угодно, но дурой она не была. И Даня осторожно подтвердил высказанный ею диагноз:
— Многие умные люди так говорят.
— Да, кстати, тут со мной такая эстетика случилась! Помнишь гоблинского болвана на Хошиминове пустыре?
— Помню.
— Так я его лично раздолбала. Там дедушка такой… с дебильной рожей… улыбался, улыбался… пока ракета ему по лбу не щелкнула. Та-акой фейерверк! Эсте-этика… Ну все, все, заговорила старая карга резвого юношу! Еду сейчас твою берлогу шмонать — Катя пригласила, знаешь?
Даня не знал, но ему было все равно. Пригласила так пригласила.
— Знаю. Смотри, осторожнее, место засвечено.
— Не учи дедушку, как заделывать бабушке папу. А тете Кате спасибочки, богатая у тебя берлога, я-то помню!
И Рытова отключилась. Гоблинский маг ее нисколечко не интересовал…
С Даней не связался один лишь Восканян. Но он уже ни с кем не мог связаться. Восканян с двумя парнями из своей команды лежал на дне канализационного колодца недалеко от бывшей станции метро «Чертановская». Они так и не успели выбраться на поверхность, чтобы нанести удар. Дежурный маг, опытный и сильный, должно быть из той старой гвардии, которая когда-то крушила танковые бригады и завоевывала мир людей, обнаружил группу заранее, подавил защитные амулеты и вмуровал всех троих в мощный пласт вещества, похожего на лед. Когда «псевдолед» растаял, никто из трио Восканяна уже не дышал. Их трупы случайно найдут через три недели, и тогда же Даня узнает о судьбе единственной команды, погибшей в ночь пленения мага… А пока генерал просто принял к сведению факт: Восканян не вышел на связь; но ведь, по идее, он и не обязан? Никто не обязан…
Гэтээс спокойно катил к Вечному Трамваю, где команда должна была собраться после операции. Летом
