— Хочешь на нее посмотреть? — трепетно спросил шах, с надеждой глядя на Вано.
— Очень, — проникновенно пропел за джигита Алеша, ласково поглаживая через бурку плечо друга.
Алеша в принципе был не против сентиментальных соплей. Как-то в детстве даже хихикнул вместе с всхлипнувшей Ягой над страданиями бедной рабыни Изауры, рыдающей на клавишах рояля (этот противный Леонсио опять не понял ее мощное аллегро, ясно дающее противному понять: Я НЕ ТВОЯ!!!).
— Горим от нетерпения! — с самым серьезным видом заявил юный аферист. — А если она выйдет к нам еще и с невестой, наш жених… — Алеша посмотрел на попугая.
— Чэты-ы-ырэ…
— Слава Аллаху! На восемь частей делить не будет. Не заставляйте его учить дроби, — посоветовал Алеша, — у него кинжал, а это очень опасно. Ждем не дождемся вашей прекрасной дочки вместе с ее любимой птичкой, пока жених окончательно не дозрел.
Из глаз шах-ин-шаха Ирана опять закапали слезы.
— Портреты моей любимой дочки! — Он хлопнул в ладоши.
Вновь распахнулись двери, и в покои шаха начали вкатывать полотна, заправленные в массивные позолоченные рамы. Снизу к рамам были приделаны на манер роликов колесики, которые яростно громыхали по мраморным плитам.
— Она всегда со мной, — шах вновь всхлипнул, — стоит мне щелкнуть пальцами — и лик ее передо мной!
Шах всхлипнул так громко, что это восприняли как щелчок. С первой картины слетела ширма.
— Здесь она совсем маленькая, — шах шмыгнул носом, — ну такая лапочка, я ей, помнится: «У-гу- гу!!!», — Горбас аль-Баиндур изобразил козу, — а она ручками-ножками чалму с меня хвать! И давай забавляться!
Первое полотно, изображавшее младенца, раздирающего папашину чалму, отъехало в сторону.
— Тут ей уже семь, — продолжил рассказ шах, демонстрируя следующее полотно.
Елисей при виде него начал ерзать на подушках. Алеша толкнул его в бок.
— Ты чего?
— Не знаю, — отмахнулся царевич, — кольнуло что-то.
Алексей посмотрел на подушки под седалищем брата.
— От жлобы! На пух разориться не могли. Перьевые подсунули.
Он смотрел не туда, ибо кольнуло его побратима не там. Сердце наследника престола государства Московского бешено колотилось в груди.
— Изгнание колдуна, не угодившего моей доченьке подарком на день рождения. Он даже заклинание произнести не успел, — пояснял тем временем шах происходящее на полотне.
Алеша поднял глаза, и сердце его тоже начало ускорять ритм. На картине юная леди, которой чадра еще не была положена по возрасту, решительно вонзала острие китайского зонтика пухленькому, плотненькому человечку в то самое место, до которого могла в силу своей юности достать. И этого человечка он узнал сразу.
— Вот болван, — прошептал Алеша царевичу, — а еще бог называется. Так наследить! Интересно, что ему было надо?
Елисей не отвечал, вперившись в картину. Алеша проследил направление его взгляда и понял, что он смотрит не на Кощея, а на малолетнюю садистку, протыкающую мягкое место славянского бога его же подарком.
— А здесь ей семнадцать… — Горбас аль-Баиндур зарыдал, — семнадцать — и уже в гробу!
— Алена!!! — взметнулся вверх Елисей.
— Лейла, — поправил его шах, шумно сморкаясь в халат, — доченька моя.
— Это не Лейла, — прошептал царевич, подходя к картине, — это Алена, возлюбленная моя, которую Кощей у меня украл.
Юноша пробежал трепетными пальцами по полотну, на котором его возлюбленная лежала в хрустальном гробу.
— Пья-я-ять… — напомнил о себе пернатый джигит, пытаясь приподняться.
— Ребята, не дайте ему досчитать до десяти, — попросил оборотней-охранников Алеша, — мне тут кое-что уточнить надо.
Демьян, Косьян, Дема и Сема шлепнули об пол чалмами, выпуская на свет божий свои буйные патлы, и начали было закручивать в них непокорную птицу, но она так яростно плевалась, клевалась и кусалась, что дружеские силы вынуждены были отступить.
— Пья-я-ть… — повторил Ара, грозя оборотням кинжалом, — я иду иска-а-ать… — и нетвердой походкой, на подгибающихся лапках пошел лично добывать себе невесту.
Оборотни смущенно переглянулись, покосились на шефа, но тот, увлеченный другой, более важной, с его точки зрения, разборкой, этого не заметил.
— Не извольте беспокоиться, я присмотрю за ним, — успокоил их визирь и скользнул следом.
— Лейла, говоришь? — строго вопрошал тем временем шаха Алеша.
— Лейла.
— А ты говоришь…
— Алена! — решительно рубанул Елисей. — Что я, свою невесту не признаю? Да я за ней на край света…
— Дальше можешь не продолжать. Пойдешь. Сам видел… и сам такой дурак… так, — Алеша повернулся к хозяину дворца, — этому шедевру сколько лет?
— Уже три года как в гроб положили, — шах промокнул глазки платочком, — на сохранение…
— Чего-чего? — насторожился Алексей.
— На сохранение! — сердито рявкнул Елисей. — Глухой, что ль? — В нем все бурлило. — На сколько положили?
— Мне один колдун пообещал, что ненадолго, — честно признался шах. — Как только прекрасный принц ее в гробу полюбит и в губки поцелует, он там какой-то обряд произведет — и тут же пир горой. Гарантию на целых сто лет дал. Вот жду и думаю: удастся погулять на свадьбе или нет? Все-таки сто лет!
— Ты ее целовал? — строго спросил брата Алеша.
— Целовал, но не в гробу же! — вскинулся Елисей.
— Слава богу… в смысле аллаху, — Алеша зыркнул глазами на шаха, — только некрофилов в нашей команде не хватает.
— Хароший гроб, — внезапно подал голос Вано, изучая последний шедевр, вокруг которого разгорелся спор, — я в нэм учитэль нэдавно на сахранэний палажыл.
— Только этого нам не хватает! — ужаснулся Алеша. — Вася, дай ему голубой бантик, он где-то там, около зеркала, валяется. Так, господа! — рявкнул он. — С этим роддомом пора кончать и разобраться по понятиям: кто, кого, когда, с кем…
— Ваши предложения? — Шах подпер ладошкой щеку.
— Кое-что у меня в наметках уже есть. Вот этого товарища вам часто видеть приходилось, уважаемый?
Выдернутое из-за спины острие лезвия катаны ткнулось в ту же точку на картине, в которую метила зонтиком малолетняя невеста побратима.
— Так, колдун, который дочку… на гарантию… — Горбас аль-Баиндур оторвал ладошку от щеки, сжал кулак и подпер им свой мудрый лоб, застыв в позе роденовского мыслителя.
— Тебе-то, я думаю, намекать не надо? — Алеша тряхнул брата за плечо.
— Ну-у-у…
Оказалось — надо. Алеша взял руками голову побратима, с натугой повернул, переведя остекленевший взор царевича с его ненаглядной, лежащей в хрустальном гробу, на истинного виновника всех бед.
— Узнаешь?
