Книга Теней (Повелитель Теней)

имели названия в человеческих наречиях; и радуга эта что-то говорила — всполохами, сиянием, изменяющимся ритмом мерцания. И теперь чародей начал понимать фразу, брошенную когда-то Рэйденом: «Чтобы беседовать с Пустотой, нужно изучить Ее язык»…

Без особой надежды он пустил в ход заклятие Ньоса. Естественно, оно не подействовало, будучи предназначенным для общения на наречиях смертных и им подобных. Языки Сил — тем более Сил столь высокого уровня — не могут быть переведены для разума человека.

Еще немного полюбовавшись феерической картиной черно-радужного небосклона, Инеррен в конце концов обратил свое внимание и на более мелкие детали пейзажа. Тотчас же он понял, что «более мелкие» не значит «менее важные». В частности, никак нельзя было назвать неважной деталью деревянный столбик-указатель. Три стрелки отходили от него; на первой было нацарапано:

Налево пойдешь —
Погибель найдешь,
Направо — уйдешь в никуда;
Единственный путь —
Назад повернуть,
В тот край, где твоя судьба.

Да, такой надписи ни в одной сказке не было. Поворачивать назад Инеррен не стал — во-первых, это вообще было не в его правилах, а во-вторых, он совершенно не представлял, где же находится сие направление. Потому чародей обратился ко второй табличке.

На западе — смерть, на востоке — забвенье,
А сзади — война и раздор.
Вперед, в неизвестность! И чистым стремленьем
Отменишь ты свой приговор.

Интересно. Красиво. Но даже самые чистые стремления, горько усмехнулся чародей, не всегда обеспечивают успех. И он взглянул на последнюю надпись.

Меж краев восхода и заката,
Меж путей, ведущих в Ад с Небес,
Нет таких, что не вели б обратно, —
Есть лишь те, кто, их пройдя, исчез;
Нет Судьбы и Предопределенья,
Нет Предназначенья — есть лишь Путь;
Твой противник — лишь твое сомненье,
Вот и выбирай, куда свернуть.

В черных глазах Инеррена сверкнула искра смеха. Великолепно! У автора третьей таблички был талант. Правильно, смерть — не конец, а забвенье — не худшее, что может случиться на Пути. Что касается войны, раздора и приговора… эти слова имеют много значений.

Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, как глаголет древняя мудрость. Инеррен порою весьма скептически смотрел на самих мудрецов, однако некоторыми их мыслями пользовался безо всяких угрызений совести. Впрочем, как говорят те же мудрецы, совесть только мешает Адептам Искусства, так что первым делом они от нее избавляются.

В общем, когда чародей сделал свой выбор, двигало им не желание проверить правоту автора надписей; скорее, он понял иронию собственной судьбы — и принял ее, как принимал и ранее. Безропотно, но не безнадежно. Подчиняясь и ожидая удобного момента, чтобы нанести ответный удар.

Не в первый раз происходила эта битва. И каждое сражение, внешне выигранное Богами Судьбы, было на самом деле за Инерреном, остававшимся в живых вопреки всем их стараниям.

«Как знать, — думал он, двигаясь вперед по узкому коридору, образованному покосившимися мегалитами, — быть может, у Судьбы есть еще козыри, которые будут введены в Большую Игру именно сейчас. И скорее всего, ранее сделанные ошибки будут исправлены. Что ж, да будет так. Уже то, что я дал Безымянным несколько уроков их собственной Игры, стоит гораздо большего, чем все остальные факты, — а кстати, об уроках…»

Чародей резко оборвал мысль. Совершенно невозможно. И все-таки, если допустить…

Коридор закончился. В одинаковой позе — скрестив руки на груди, внешне расслабленные и готовые к моментальному броску — около полуразрушенной стены стояли трое. Воин с мрачным лицом, легкие доспехи которого прикрывал темно-фиолетовый плащ; желтоглазый пожилой на вид человек в богатом одеянии из коричневого бархата, расшитого золотом; бледный невысокий крепыш с глазами, в которых застыл холод Бездны. Они ждали его.

Инеррен также остановился, готовый в любой миг произнести заклинание — хотя и предчувствовал бесполезность этого действия. Тяжелый покров молчания опустился вокруг них. Казалось, крошечная мошка, пролети она мимо застывших фигур, наделала бы больше шума, нежели разрушающий миры Катаклизм.

Три тихих хлопка резанули по нервам сильнее громовых раскатов. Из темноты, слегка прихрамывая, выступил высокий человек средних лет; правый глаз его был столь же черен, как и ниспадавший до самой земли тяжелый плащ, а левый отливал изумрудной зеленью. Почему-то чародею показалось, что они уже встречались.

Трое первых синхронно отступили на полшага назад, почтительно склоняясь перед вновь прибывшим.

— Чего бы ты желал, Инеррен? — спросил он.

— Трудно сказать, — пожал плечами чародей, не задаваясь вопросом, откуда собеседнику известно его имя. — Обычно я достигаю того, чего хочу, без постороннего вмешательства.

— Даже в том случае, когда твои противники — Безымянные?

— Я бы не называл Богов Судьбы противниками. Если бы я был для них сколь-либо серьезной помехой, то уже давно был бы нейтрализован. Ведь, по-моему, принцип Безымянных состоит именно в уничтожении угрозы до ее возникновения. Так?

— Примерно, — кивнул тот. — И все же: чего бы ты пожелал, если бы у тебя оказался выбор?

— Ничего, — криво усмехнулся Инеррен, зная, что удар может последовать и без предупреждения.

— Если ты не желаешь ничего, значит, ты мертв.

О да, человек не успокаивается в своих желаниях до самой своей смерти. Но никто никогда не исследовал, как изменяются его взгляды ПОСЛЕ этого.

— Я мертв. — Усмешка чародея стала только шире. — Значит, Безымянные беспокоятся из-за мертвеца?

— Я не из Богов Судьбы, Инеррен, — поправил собеседник.

— Прошу прощения, если чем-то оскорбил тебя, — слегка поклонился Инеррен, — однако трудно правильно разговаривать с тем, кого не знаешь даже по имени.

Человек в черном плаще слабо улыбнулся.

— Имя мое не из тех, которые заставили бы тебя чувствовать себя спокойно и разговаривать открыто. Если ты не знаешь его, оно тебе все равно ничего не скажет; если знаешь — ничего не скажешь