из воли отцовской вышли. - Он опечаленно пошевелил мохнатыми бровями. - Эвон как оно повернулось- то… Юбки не носят уже - как вы, в штанах ходят. Замуж не желают - не по нраву им наши местные женихи. День-деньской с луком упражняются либо ножики в цель мечут. Меня, старого, не слушаются…
- А что же так? - сочувственно подмигнула ему я. - А может, я и тут колдану?
Красномордый смешливо прыснул в кулак:
- Ох и шутница же вы, как я погляжу. Я-то сам староста местный, Штефаном меня звать. Померла, значится, у нас давеча кузнецова мать - первая на селе склочница и сплетница. Мы уж все вздохнули с облегчением и свечку Аоле поставили, да не тут-то было. Положили мы тетку Мону в гроб да молитву, как водится, над ней прочитали. Но только вознамерились гроб поднять и на телегу поставить, как раздались звуки ужасные и в воздухе распространилось зловоние омерзительное. Три раза пытались мы, благословясь, гроб из горницы вынести, и каждый раз подобное приключалось. Вот и смекнули мы, что дело здесь нечисто. А тут и священник наш объявил, дескать, в покойницу демоны вселились да в ведьму ее обратили, и предрек, будто сегодня на утренней заре приедет к нам вооруженная девица, кою поймать надобно и призраку в жертву принести. Тогда, мол, злой дух из ведьмы весь и выйдет…
- Стоп, какой еще призрак? - окончательно запуталась я. - Ну с пастырем вашим мне уже и так все предельно ясно, а призрак-то тут при чем?
- А с призраком у нас совсем горе вышло! - не на шутку закручинился староста. - Лет этак пять назад завелся у нас в часовне святой Бригитты призрак паскудливый, и так он все село в оборот взял, что ни вздохнуть, ни перну… хм, ни чихнуть спокойно нельзя. Он и девок пугает, и на скот порчу наводит, и непогоду насылает. Одно спасение - откупаться от него регулярно одежей, едой и самогоном.
- Ничего себе! - восхищенно присвистнула я. - Так это же настоящий проглот, а не призрак. А вы тоже хороши. Собрались бы всем миром да отдубасили его изрядно!
- Да как же можно, - аж перекосился Штефан, - он же призрак!
- Ну-ну, - саркастично хмыкнула я. - Ладно, гоблин с вами. Мне все равно в часовню заглянуть нужно, вот и спытаю лично, что у вас там за любитель самогона балует…
- Да мы вам по гроб жизни, госпожа, благодарными останемся! - бурно возрадовался староста, чуть не бросаясь ко мне на шею.
- Ни-ни, - шутливо одернула его я. - А пока покажи мне вашу хваленую ведьму.
- Обязательно, - еще пуще повеселел староста, похоже узревший во мне долгожданное избавление от всех ципелинских проблем оптом.
Между тем, скрашивая дорогу сей немудреной беседой, мы подошли к добротному дому, увенчанному крепкой двускатной крышей и украшенному расписными ставнями. Я еще не успела взойти на крыльцо, как дверь неожиданно растворилась и на ступеньки выскочили три рослые, дюжие девицы в кожаных штанах и обшитых стальными пластинками кафтанах.
- Батюшка, - солидным басом зачастила первая, бросая на меня косой оценивающий взгляд исподлобья, - так ты же обещал на торжок за гостинцами поехать!
- Да! - грозным баритоном поддакнула вторая богатырша.
- Точно! - грудным контральто поддержала третья.
Подозревая, что сейчас произойдет что-то любопытное, я оперлась спиной на резной столбик, скрестила руки на груди и приготовилась смотреть да слушать.
- И что же вам привезти, дочери мои любезные? - выдал классическую родительскую фразу староста, опасливо помаргивая в мою сторону и, очевидно, радея за свой трещавший по швам отцовский авторитет.
- А привези-ка ты мне, батюшка, лекало! - решительно потребовала старшая дочка, упирая в бока мускулистые руки.
- Это кого, лекаря что ли? - сразу не скумекал любящий отец.
- Лекало! - по-военному отчеканила девица. - Овалы на железе по нему рисовать, дабы шлем склепать сподручнее было.
- Да! - грозно поддакнула вторая богатырша.
- Точно! - поддержала третья.
Я сдавленно хихикнула.
- А тебе что привезти, дочь средняя? - отчаянно заюлил отец, чувствуя, как его авторитет становится просто фикцией.
Я навострила уши.
- А мне, батюшка, рубанок новый!
- Банок, что ли, под варенье? - с замиранием переспросил отец.
- Рубанок, древко для копья выстругать! - сурово поправила дочка.
- Да! - грозно поддакнула первая богатырша.
- Точно! - поддержала третья.
Я уже кусала губы, чтобы не рассмеяться.
- А тебе что привезти с торжка, дочка меньшая, любимая? - нудной песенкой завел староста, наливаясь багровым румянцем гнева.
- А мне клещи и долото, - мурлыкнула барышня, красноречиво поигрывая бицепсами. - А гвозди не вози, батюшка, я их у кузнеца нашего бесплатно натырю…
Я медленно сползла по столбику, рыдая от смеха.
- Все, кончилось мое терпение! - люто вызверился староста. - Совсем вы меня, дочки, на старости лет перед селом опозорили! Ить вы же девушки, а не солдатня какая! Вы же на выданье! Фиг вам с маслом, а не рубанок с лекалом. Тебе помаду, тебе помаду, а тебе, младшенькая, помаду и ленту атласную в косу. И чтобы, пока меня не будет, в хате сидели да полотенца крестиком вышивали! Ясно? Заборы не строить, канавы не копать, дрова не рубить! Дали же Пресветлые боги дочерей…
- Батюшка, да как же так?! - Богатырши с ревом повалились отцу в ноги. - Да мы и вышивать-то не умеем… - Над двором взметнулся трехголосый девичий рев.
Досмеявшись до икоты, я утерла слезы и дружески обняла не на шутку опечаленного старосту:
- Не невольте дочек, уважаемый пан Штефан! Вон они у вас какие удалые да пригожие выросли, любо- дорого посмотреть. Отпустите-ка вы их лучше в Рюнге. Там женская дружина имеется, «Рюнхенскими пираньями» прозывается. Думаю, вашим девам-воительницам там самое место. А кроме того, в столице и женихов всевозможных пруд пруди.
- А что, и отпущу! - подобрел глазами староста. - Да вы, госпожа, и точно колдунья!
Обрадованные девицы с визгом бросились меня целовать.
В центре чисто прибранной горницы стоял стол, а на столе - обитый красным сукном гроб, в котором покоилась усопшая тетка Мона. Женщиной она оказалась пышной и дородной, а посему пухлое чрево напрасно оклеветанной ципелинской «ведьмы» горой вздымалось под смертным покровом, будто квашня выпирая над бортиком деревянной домовины. На груди беспокойной покойницы лежали благообразно скрещенные восковые руки. Я задумчиво обошла вокруг умершей, втихомолку дивясь ее внушительным габаритам. Впрочем, похоже, в молодости Мона имела все основания гордиться вполне симпатичной внешностью, доставшейся и ее сыну Густаву, чинно бьющему поклоны в уголке чисто прибранной горницы. Красивый парень, про таких у нас в Красногорье говорят - кровь с молоком. Кудрявые русые волосы перехвачены кожаным ремешком, над верхней губой курчавятся светлые усики. Косая сажень в плечах, как и положено удалому сельскому кузнецу, а глаза ясные и голубые - словно лесные барвинки. Ничего не скажешь - красивый парень, хоть сама в него влюбись.
Прекратив нахально разглядывать смущенно зардевшегося кузнеца, я недовольно повела носом. В горнице витал какой-то смутно знакомый и довольно неприятный запах… Что же он мне напоминает? Причем гадостные миазмы оказались настолько въедливыми и устойчивыми, что от них не спасало даже полнейшее отсутствие оконных рам. Зиявшая выбитыми окнами изба стала для меня загадкой под номером два.
- Вот она, ведьма проклятая, неупокоенная! - Высунувшийся из-за моей спины староста обличающе ткнул пальцем в сторону покойницы. - А уж смердит-то как отвратно, Аола нас сохрани…
Густав сердито нахмурил брови, услышав столь нелестные эпитеты, адресованные его покойной матушке.
