сутки, потом сдалась и обещала выдать нужное пророчество, как ни противно ей лгать! По мнению Весьямиэля, то, что она согласилась, говорило о том, что книга и сама подумывала о таком подлоге, только решиться не могла. Ну а по принуждению проделала требуемое, и сработало ведь!
…Размышления Маши были безрадостны: она никак не могла выбросить из головы мысли о Яныке. Упорно вспоминалось, какое у него было лицо, когда девушка решительно заявила, что они немедленно уезжают.
Ему как будто в самом деле было плохо и больно, но, видно, она все правильно поняла — Янык не стал ее останавливать, не пытался уговорить остаться. Он променял ее на обещанные Весем деньги, так что не следовало даже вспоминать о таком корыстном типе. Но она все равно думала о нем и ничего не могла с собой поделать. Это только кажется, что легко забыть любимого и дорогого человека, когда он предает и причиняет боль. На самом деле всегда невольно оправдываешь его, ищешь причины его поведения. Но сколько Маша ни перебирала в мыслях эту историю, она так и не смогла обелить кузнеца. И теперь она мучительно пыталась его забыть.
От довольной рожи Веся ее уже тошнило, а каждая радостная улыбка отзывалась болью в сердце. Ему хорошо — позабавился в борделе и дальше поехал! И не забивает себе голову глупостями вроде любви и привязанности, думает только о себе и поступает как хочет. «А может, и правильно?» — мучительно раздумывала Маша. По крайней мере, так жить проще, — ни о ком не заботиться, ни на кого не оборачиваться, не бояться обидеть…
«Нет, так нельзя! Лучше любить и терять, чем никогда не любить», — вспомнила она к месту.
Жизнь проходила в привычных дорожных заботах. Походная готовка, уход за лошадьми и обустройство ночлега стали вполне обыденными, не отнимали много времени и не занимали мысли. Конечно, можно было останавливаться на постоялых дворах, — чем ближе к столице, тем чаще попадались деревни и поселки, — но Весь запретил, опасаясь соглядатаев. В самом деле, за это время набралось немало желающих расплатиться с ними, и не только людей властелина, как было в самом начале. Да их любой мог обидеть, недавнее происшествие это доказывало.
«Любопытно, а сам он поступал так, как несколько дней назад поступили с ним? — вдруг подумалось Маше. — Если да, то так ему и надо: всем, кто обижает других, очень стоило бы хоть разок побывать на месте обиженных и узнать, каково это — когда тебя бьют и унижают. Глядишь, больше не делали бы так! И не радовались бы чужой боли…»
Честно признаться, Маша многому научилась и многое осознала за время пребывания в этом мире, любопытно было только, сумел ли и Весь вынести для себя что-то из приключений, которые буквально сыпались им на голову?
Девушка взглянула на спутника, но он выглядел совершенно безмятежным. Не осталось и следа той бессильной ярости, что читалась тогда в его глазах, он, похоже, вовсе позабыл об унижении. Ну как с гуся вода! А возможно, как раз запомнил, а когда (именно когда, а не если) договорится с властелином, то вернется сюда и расквитается с обидчиками! Раньше она бы и подумать о таком не могла, а теперь вот размышляла спокойно, так привыкла к этому миру. Даже картинка перед глазами стояла: вот рыночная площадь, вот тот чернобородый со свитой опять пристают к каким-то бедным артистам, и тут толпа расступается, и появляется Весь на коне, в сопровождении людей властелина… Маша даже головой помотала — вот так придумала!
Нет, аристократы неисправимы — они настолько привыкают с детства угнетать трудящихся, что какие бы шишки на них ни сыпались, все равно перевоспитать их невозможно.
Впрочем, Маша недооценила Веся — какие-то выводы он все-таки сделал! И вскоре ей представилась возможность в этом убедиться.
Они по окружной дороге объехали очередной городок (Весь не велел даже на рынок заезжать, утверждая, что им пока ничего не нужно, а денег маловато, нечего их на пустяки переводить), и вдруг за поворотом их глазам предстала душераздирающая картина. Неподалеку от постоялого двора, почему-то расположенного на околице (видно, совсем уж негодящий был притон), двое мужиков держали за руки девушку, а третий стоял перед ней.
Здоровенный бородатый дядька грубо рванул платье на девушке, и ткань с треском разошлась от ворота почти до пупа, обнажая красивую пышную грудь. Девица завизжала и дернулась, стремясь прикрыться, но держали ее крепко.
— Хороша-а! — протянул бородач. Второй мужик загоготал и облапил беззащитную жертву, начал тискать. Девушка пищала и вырывалась, но где ей было совладать с такими бугаями!
Редкие прохожие вовсе не спешили вступиться, только мужчины ненадолго останавливались взглянуть, и то если были без жен.
Телега подъехала уже достаточно близко, чтоб Маша смогла расслышать сказанное бородачом, одетым чуть побогаче двух других:
— Ну что, так и не вспомнила, где деньги? Нет? Ну так мне ждать недосуг, прямо сейчас и заплатишь! Впредь думать будешь, когда соберешься кому голову дурить. Давайте-ка, разложите ее на травке, в самый раз будет!
Конечно, Маша не смогла стерпеть измывательства над беспомощной девушкой! Мало того что не подобало общевистке молча проходить мимо такого безобразия, позволять издеваться над человеком, так Маша еще вспомнила, как совсем недавно она сама оказалась в подобной ситуации, не способная противостоять похотливому властителю. Обидно это было, стыдно и больно, так что девушка сразу решила вступиться за несчастную, кем бы она ни была!
Маша решительно натянула поводья, заставив Зорьку остановиться, нашарила молот, спрятанный от досужих глаз под соломой, схватила верную Книгу и спрыгнула с телеги.
Быстро преодолев несколько метров, отделяющих ее от негодяев, Маша скомандовала:
— А ну, отпустите ее!
Те были так увлечены своим делом (девица оказалась верткой и кусачей, но они все же повалили ее — один держал за руки, другой за ноги, третий задирал юбку), что не сразу обернулись на окрик.
Бородач сперва опешил, потом сообразил, что подошла к ним обычная девка, пусть и с молотом в руках. А что может сделать девушка троим мужчинам?
Хмыкнув, он покосился на Машу снизу вверх, не отпуская подола жертвы:
— Тебе чего? Завидно, что ли? Видно, застоялась ты, а? Ты подожди тут в теньке, сейчас мы с этой разберемся, а там и твоя очередь подойдет.
Он загоготал, остальные поддержали немудреную шутку.
Маша покраснела сразу и от обиды, и от гнева. Эти… людьми-то их не назовешь! Словом, эти негодяи собирались обидеть незнакомую девицу, которая смотрела на Машу перепуганными, но полными надежды глазами и тихо плакала. Да еще и осмелились то же самое предложить Маше!
Как поступать с негодяями, она давно знала, но для очистки совести снова предложила:
— Оставьте ее в покое!
Но мужчины предупреждения явно не поняли. Бородач, нахмурившись, поднялся во весь рост и шагнул к наглой девке. Маша мельком отметила, что Весь и не подумал вмешаться: сидел себе на телеге, болтал ногами, разглядывал облака и в ус не дул.
«Все сама!» — рассердилась Маша и ловко метнула молот в толстое пузо бородача, уже протянувшего к ней руку.
Попала, конечно, чего ж не попасть с пяти шагов! Брюхан согнулся пополам (видно, в нужное место пришелся удар) и хрипло взвыл.
Двое остальных продолжали удерживать девушку, тупо созерцая, как товарищ корчится на земле.
— Ах ты!.. — дошло вдруг до одного из громил. Он выпустил девушку и ринулся на Машу, как бык на красную тряпку.
Маша покрепче сжала молот, который как раз успела подобрать, пока те двое пытались сообразить, что происходит. Она боялась, что они кинутся разом — от двоих она точно не отобьется.
Однако отступать не пристало, ведь Маша была уверена, что ее дело правое!
Громиле оставалась до девушки пара шагов, и она приготовилась обороняться, но вдруг перед ней невесть откуда взялся Весь.
