Братство порога

ГЛАВА 3

Королевство Крафию со всех сторон надежно защищало от воинственных соседей кольцо Белых гор, потому-то Крафия подвергалась испытаниям войной крайне редко. На протяжении веков соседнее маленькое, но воинственное княжество Линдерштейн пыталось расширить владения за счет присоединения к себе горного королевства, но всякий раз обламывало зубы о Белые горы. Лавины с заснеженных горных вершин накрывали неосторожные отряды врага; пропасти неожиданно распахивали черные пасти, скидывая с себя покрывало коварно-тонкого наста, и поглощали целые армии; даже горные тропы, тайны расположения которых противнику пытками удавалось вытянуть из местных жителей, вдруг исчезали меж камней, точно вспугнутые змеи… Конечно, к чему было Крафии содержать большое войско, если в ее городах успешно функционировало столько чародейских школ, университетов, библиотек, магических мастерских, храмов и монастырей, сколько не было во всех королевствах Запада, а то, пожалуй, и всего мира? Крафия по праву считалась самым просвещенным королевством. Говорили, будто сам Безмолвный Саф, Хранитель Бесконечной Мудрости, осенил Крафию своим благословением. Маги и жрецы, овладевшие натурой ветра и камня, тщательно защищали свои владения. А пытливые умы со всех концов света стекались сюда, чтобы обрести учителей, которые помогли бы им познать Вечную Истину Вселенной. И наверное, каждый, впервые оказываясь в Главном Университете, мечтал опровергнуть выбитую в камне ворот надпись: «ВЕЧНАЯ ИСТИНА НЕПОЗНАВАЕМА».

Князь Лелеан в просторной светлой комнате верхнего яруса Бирюзовой Башни Главного Университета вздохнул и осторожно свернул древнюю рукопись. Поместив рукопись в тубус, он подошел к стене и нажал рычажок, открывающий тайник, мельком оглянувшись через плечо перед тем, как это сделать (это была излишняя предосторожность, поскольку князь в комнате был один, к тому же в Главном Университете никогда не было и не могло быть шпионов). Надежно заперев тубус в тайник, Лелеан вернулся за свой стол, где с одной стороны аккуратными стопами возвышалась не исписанная еще белейшая камышовая бумага, а с другой — в высокой костяной подставке, словно бутылки в винном погребе, рядами лежали уже заполненные тубусы.

Князь обмакнул перо в чернильницу и задумался над белым листом. С того самого дня, как он совершенно случайно обнаружил тайник, а в нем древнюю рукопись, жизнь его переменилась. К чему погружаться в дурманные эмпирические пучины, пытаясь познать тайны Вечности, если, даже и познав, ничего не сможешь изменить? Рукопись говорила совершенно о другом. Неведомый ее автор открывал тайну этого мира, мира, в котором волею богов уготовано жить Лелеану, его родным и близким, его детям и его внукам. Неведомый автор говорил о том, что вовсе не люди — самая многочисленная раса — являются хозяевами своего мира. Более того — этот мир никогда не принадлежал им.

Они — так называют их люди. Те-кто- смотрит — так называют их гномы. Вот кто является истинными владетелями всего сущего. Вот для кого люди — всего лишь послушные и слепые домашние животные. Они только позволяют людям существовать, пока люди нужны им. А если они найдут способ обходиться без людей?.. Они — безмерно могущественны, чувства жалости и сострадания присущи человеку, но не им. Им ничего не стоит истребить людей, всех до единого, от невинного младенца до дряхлого старика, потому что люди — это единственная раса, которая хоть как-то может противостоять им…

Три года князь был одинок в своем знании о тех-кто-смотрит. Только через три года он осмелился довериться одному-единственному человеку — Гиалу. И Гиал понял его и разделил его ненависть. А еще через год Лелеан и Гиал узнали, что не им одним известна истина — их нашел Гархаллокс.

Последние годы, еще до встречи с Гархаллоксом, Лелеан писал поэму, в которой пытался зашифровать открывшееся ему знание. Писать открыто он не решался вовсе не из трусости. Он доподлинно знал, как они расправляются с теми, кто им неугоден, а ему предстояло еще столько совершить! Он просто не имеет права рисковать!

Потому что скоро все изменится. Потому что скоро придет Царство Человека.

Князь богат. Под его властью чуть менее тысячи верных ему воинов и десятки сильных магов. Его родной брат и ближайший друг — князь Гиал — владеет семью сотнями воинов и состоянием, вполовину меньшим состояния Лелеана. О, как страстно ждут Лелеан и Гиал указаний от Гархаллокса, указаний к началу действий! И тот, и другой отдадут все, что имеют, вплоть до родовых замков и самой жизни — лишь бы спала с людских глаз пелена забвения и обмана, лишь бы исчезла тяжесть смертельной опасности, лишь бы быть уверенным в будущем своих потомков. И Лелеан знает, что Великие Перемены уже не за горами. То время, когда привычный порядок обрушится, уже настало. Может быть, сигнал из Дарбиона придет через неделю. Может быть, завтра. А может быть, уже сегодня…

За лишенной запора дверью комнаты послышался какой-то шорох. Князь очнулся от своих раздумий и встал из-за стола. Неясное предчувствие заставило его обнажить короткий и легкий серебряный клинок искусной гномьей ковки.

— Кому угодно посетить место моего уединения? — громко вопросил князь.

Услышав голос Гиала, Лелеан усмехнулся своей подозрительности, вложил меч в ножны и приказал двери открыться. Через минуту братья развернули бумагу, взятую из тубусов, и погрузились в обсуждение последней главы поэмы. За разговорами они не заметили, как день угас.

Когда солнце полностью скрылось за вершинами Белых гор, тень в углу комнаты ожила.

Лелеан прервал фразу на полуслове и, закатив глаза, вдруг повалился навзничь. Не успело его тело коснуться пола, как Гиал вдруг ощутил острый холод под левой лопаткой. Он попытался обернуться, чтобы увидеть своего убийцу, но тело перестало его слушаться. Гиал упал у стола уже мертвым.

Человек, обнаженный и черный, словно сотканный из непроницаемого мрака, стряхнул капли крови с длинных тонких лезвий, поблескивающих меж пальцев его правой руки. Сжал пальцы, и лезвия тотчас исчезли.

Чернолицый удостоверился, что оба князя не подают признаков жизни. Дальнейшие его действия были несколько странны. Достав из мешочка на поясе костяную иглу и моток вяленых бычьих жил, он умело и быстро зашил раны на телах трупов. Затем нательной рубахой Гиала старательно вытер обильно залитый кровью пол, а рубаху закопал в каминной золе. Потом тщательно осмотрел угол, в котором просидел несколько часов в ожидании назначенного времени, и, не найдя там никаких следов своего пребывания, бесшумно скользнул в окно.

* * *

По ту сторону Белых гор Гавар, придворный ювелир князя Линдерштейнского, задыхаясь от вечернего зноя, прогуливался по двору собственного двухэтажного каменного дома. В руках Гавар держал арбалет. Тучный ювелир пыхтел и обливался потом, цокая каблуками сапог по мраморным плиткам. Толстенная золотая цепь побрякивала на его голой оплывшей груди, красные шаровары были насквозь мокры от пота. Слуги и домашние скрылись в доме и затихли — Гавар был обуян дурным настроением, а когда такое случалось, никто не рисковал попадаться ему на глаза. Услышав тяжелое хлопанье крыльев, Гавар развернулся, одновременно вскидывая арбалет. Здоровенный зубан с раздувшимся брюхом неуклюже брякнулся на бортик журчащего фонтана, под которым неподвижно лежал труп большой собаки с застрявшим в шее арбалетным болтом. Зубан на минуту окунул башку в воду и, напившись, словно издеваясь над хозяином дома, разинул клыкастую пасть, выкатил бельма и душераздирающе запищал.

Хотя от фонтана его отделяло не более десяти шагов, Гавар долго прицеливался, всхрипывал, хлюпал носом и ожесточенно дергал бровями, стряхивая капли пота, катящиеся со лба. Зубан снова запищал и захлопал лохматыми крыльями, явно собираясь взлететь, — и ювелир нажал крючок. Тяжелый арбалетный болт, пронзив тварь насквозь, сшиб ее в воду, где плавали уже три такие же зверюги, которые на свое несчастье решили утолить жажду во дворе дома ювелира.

— Готов! — торжествующе заорал Гавар, швыряя арбалет себе под ноги. — Гадина! Вонючая гадина!