Тролль Детрит просунул голову сквозь полог палатки.
— Господин Достабль передал, что очень тебя хочет.
— У меня что-то неладно с глазами?
— Гав.
— Господин Достабль передал… — опять начал Детрит.
— Ладно, ладно! Иду!
Виктор покинул палатку в ту же минуту, как Джинджер вышла из своей. Он зажмурился.
— Ох, извини, пожалуйста, — смешался он. — Я вернусь и подожду, пока ты оденешься.
— Я одета.
— Господин Достабль передал… — раздался за ними голос Детрита.
— Пошли, — сказала Джинджер, хватая его за руку. — Нас все ждут.
— Но ты… у тебя… — Виктор попытался опустить глаза, но стало только хуже. — У тебя в алмазе пупок, — решился выговорить он.
— К этому я уже притерпелась, — сказала Джинджер, поводя плечами, чтобы весь наряд сидел ровнее. — А вот эти две крышки от кастрюль ужасно мешают. Начинаешь понимать, какие муки претерпевают в гаремах бедные девушки.
— И ты действительно готова появиться перед людьми в таком виде? — спросил пораженный Виктор.
— А что тут такого? Это же картинка! Все понарошку. Да и вообще, другие девушки за десять долларов в день готовы на куда большее!
— Девять, — поправил Гаспод, следуя по пятам за Виктором.
— Так, народ, все сюда! — прокричал в мегафон Достабль. — Сыны Пустыни, сюда, пожалуйста. Рабыни… где рабыни? Так. Рукояторы?…
— Никогда не видела столько людей в одной картине, — шепнула Джинджер. — Она, наверное, больше сотни долларов стоит!
Виктор разглядывал Сынов Пустыни. Похоже было, что Достабль зашел в заведение Боргля и нанял человек двадцать ближайших к двери посетителей — нимало не заботясь о том, насколько их происхождение соответствует роли, — и каждому сообщил свое представление о головных уборах пустынных разбойников. Были здесь троллеязычные Сыны Пустыни — Утес узнал его и помахал рукой, — гномоговорящие Сыны Пустыни, а в конце вереницы, яростно почесываясь, шаркал маленький, заросший шерстью бессловесный Сын Пустыни в тюрбане, съехавшем до самых лап.
— …Значит так, быстро хватаешь, околдовываешься ее красотой, а потом перекидываешь девушку через свою, понимаешь, луку, — распугал его мысли рев Достабля.
Виктор лихорадочно повторил про себя то, что успел расслышать.
— Через что перекидываю?
— Это такая часть седла, — прошипела Джинджер.
— О…
— После чего уносишься в мрак ночи. Следом за тобой уносятся другие Сыны, распевая ликующую песнь пустынных разбойников…
— Никто их не услышит, — услужливо сообщил Солл. — Но если они будут открывать и закрывать рты, это поможет создать, ну, знаете, атмо, в общем, сферу.
— Но ведь сейчас-то не ночь, — сказала Джинджер. — Еще только утро.
Достабль вытаращился на нее. Разинул, захлопнул и снова открыл рот.
— Солл! — крикнул он.
— Мы не можем делать клик ночью, дядя, — поспешно сказал Солл. — Демоны ничего не увидят. Может, поставим перед началом сцены карточку «Ночь» и…
— Это уже не магия движущихся картинок! — осадил его Достабль. — Это просто полусырая стряпня!
— Извините, — сказал Виктор. — Прошу прощения, что вмешиваюсь, но ведь это не имеет значения — разве демоны не могут нарисовать черное небо и звезды на нем?
Все на миг остолбенели. Достабль оглянулся на Бригадира.
— Не выйдет, — сказал тот. — Они то, что видят, нарисовать толком не могут, обязательно что-нибудь перепутают. Представляю, как они изобразят то, чего не видят…
Достабль почесал нос:
— Я, пожалуй, готов с ними договориться.
Рукоятор пожал плечами:
— Ты не понял, господин Достабль. На что им деньги? Они их просто съедят. Стоит только приказать им рисовать то, чего здесь нет, и ждите…
— А может, представим все так, что дело происходит в полнолуние? И светит ну очень полная луна? — предложила Джинджер.
— Хорошо придумано, — сказал Достабль. — Мы поставим карточку, на которой Виктор говорит Джинджер: «Какая яркая сегодня луна, бвана!»
— Давайте попробуем, — дипломатично ответил Солл.
Наступил полдень. Голывудский холм млел под солнцем, что обсосанный желтый леденец. Рукояторы вращали ручки, взад и вперед с восторженным рвением носилась толпа статистов. Достабль клял всех по очереди. Была снята первая в истории Кинематографии картинка, где три гнома, четыре человека, два тролля и одна собака едут на одном верблюде, причем все до одного в ужасе кричат, чтобы он остановился.
Виктора подвели к верблюду познакомиться. Тот обмахивался длинными ресницами и медленно пережевывал нечто, похожее на мыло. При этом он лежал, подобрав под себя колени, и всем своим видом показывал, что рабочее утро у него выдалось очень долгое и что он не из тех верблюдов, которые позволяют человеку садиться им на голову. На сей момент он успел лягнуть уже троих.
— Как его зовут? — опасливо спросил Виктор.
— Мы зовем его Злобный Сукин Сын, — сказал недавно назначенный вице- президент по отношениям с верблюдами.
— Что-то не похоже на верблюжье имя.
— Для этого верблюда имя самое подходящее, — заверил его погонщик.
— А что плохого в том, чтобы быть сукиным сыном? — включился в разговор некто третий. — Я сам сукин сын. Мой отец был сукин сын. Понятно тебе, ты, козел в засаленной ночной рубашке?
Погонщик нервно ухмыльнулся, взглянул на Виктора, повертелся на месте. За ними никого не было. Он глянул вниз.
— Гав, — сказал Гаспод и помахал огрызком хвоста.
— Ты сейчас не слышал, кто-то там что-то сказал? — настороженно спросил погонщик у Виктора.
— Нет, — ответил Виктор. Нагнувшись вплотную к верблюжьему уху, он прошептал — на случай, если данная особь могла отличаться особой, голывудской жилкой: — Слушай, я — друг, договорились?
Злобный Сукин Сын дернул плотным, как ковер, ухом[11].
— А как на нем ездят? — спросил Виктор.
— Когда хочешь, чтобы он шел вперед, обругай его и стукни палкой, а когда захочешь, чтобы он остановился, обругай его и стукни палкой со всего размаху.
— А что делать, когда хочешь, чтобы он повернул?
— Ну-у, это уже из Учебника Второго Уровня. Лучше всего слезть и повернуть его вручную.
