пальто и отправился погулять.
— Помилуйте!
— У меня два доллара и пятнадцать пенсов, — сообщил декан, выковыривая монеты из горсти пуха и каких-то неопределенных оккультных принадлежностей.
— Два в партере, пожалуйста, — сказала девушка, с суровым видом отрывая билеты.
Заведующий кафедрой проворно зажал их в кулак.
— Я беру Сдумса, — быстро проговорил он, поворачиваясь к коллегам. —
И он многозначительно пошевелил бровями вверх-вниз.
— Я, честно говоря, не понимаю… — начал было декан.
— В общем, простите, что оставляем вас
— Слушай, это же были мои деньги… — забубнил декан, но профессор современного руносложения уже схватил его за локоть.
— Точно, мы, пожалуй,
— Не понимаю, почему… — бурчал декан, когда его оттаскивали от кассы.
В волшебном зеркале аркканцлера клубились серые облака. Среди волшебников зеркала были достаточно широко распространены, но волшебники не часто прибегали к их помощи. Зеркала были слишком ненадежными и зачастую не показывали ничего, кроме серой мути. С ними было даже не побриться толком.
Однако аркканцлер проявил поразительные навыки в обращении с зеркалом.
— Через него очень удобно выслеживать дичь, — объяснил он. — Не приходится часами ползать по мокрым папоротникам. Не стесняйся, дружище, наливай. И мне тоже.
Облака заколыхались.
— Ничего не видно, — сказал аркканцлер. — Ахинея какая-то. Туман, потом вроде как вспыхнет что-то.
И аркканцлер закашлялся. А казначей вдруг начал склоняться к выводу, что, несмотря на свои манеры, аркканцлер весьма неглуп.
— А ты сам-то был когда-нибудь на этих кукло-тене-картинках? — спросил аркканцлер.
— Слуги что-то рассказывали… — отозвался казначей.
Чудакулли принял этот ответ как отрицательный:
— Тогда нам нужно самим на это взглянуть.
— Было бы замечательно, аркканцлер, — кротко промямлил казначей.
Всем зданиям, отведенным под просмотр движущихся картинок, свойствен один непреложный принцип, который выдерживается на всем пространстве множественной вселенной: гнусность архитектурного облика, который присущ задним дворикам этих зданий, должна быть обратно пропорциональна роскоши фасада. Спереди: колонны, аркады, золотая лепнина, яркий свет. Сзади: мрачные трубопроводы, безликие стены, зловонные аллеи.
И окна уборных.
Волшебники шумно возились в темноте.
— И сдались нам эти картинки… Неужели из-за них стоит так страдать? — простонал декан.
— Заткнись и лезь, — пробормотал профессор современного руносложения, находившийся уже по другую сторону окна.
— Мы могли бы превратить что-нибудь в деньги, — причитал декан. — Навести временную иллюзию. Никакого вреда бы не было…
— Это называется фальшивомонетничество, — проговорил профессор. — За такие предложения можно и в яму к скорпионам угодить. Куда я сейчас ставлю ногу?! Скажите, где моя нога?
— Там, где нужно, — сказал один из младших волшебников. — Отлично, декан. Вот и вы.
— О боги… — стонал тот, а коллеги, общими усилиями протащив декана сквозь узкое оконце, опустили его в туалетную темноту. — Ничем хорошим это не кончится.
— Ты лучше смотри, куда ставишь ногу… Ну вот, понял, что натворил?! Ты что, глухой? Я же тебе говорил — смотри, куда ставишь ногу! Ладно, чего теперь. Пошли.
И волшебники, стараясь топать как можно тише, а в случае декана — хлюпать как можно тише, проследовали по лабиринту служебных помещений и выбрались в неярко освещенный, кишащий народом зрительный зал, где Ветром Сдумс удерживал для них свободные места, угрожающе тыкая своей тростью в любого, кто осмеливался посягнуть на них. Его коллеги бочком, задевая за чужие ноги, наконец добрались до кресел и уселись.
Впереди смутно вырисовывался серый прямоугольник.
— Я пока не понимаю, на что тут смотреть, — заявил по прошествии минуты заведующий кафедрой.
— А «уродского кролика» уже показывали? — спросил профессор.
— Да нет, еще не начиналось, — прошипел профессор.
— А я голоден, — жалобно проговорил Сдумс. — Я старый человек, и я вынужден голодать.
— Знаете, что он выкинул? Представляете, что выкинул этот старый придурок? Когда одна молодая особа с факелом провожала нас к нашим местам, этот идиот ущипнул ее за… за основание!
Сдумс громко хмыкнул.
— Ой-ой-ой! — прокаркал он. — Слушай, а твоя мама знает, куда ты сегодня пошел?
— Кстати, мы же пропустим ужин! — воскликнул декан.
От этих слов волшебники оправились не скоро. Тучная женщина, пытавшаяся пройти мимо кресла Сдумса, вдруг дернулась, остановилась и стала пристально озираться по сторонам, но увидела только безобидного старика, который, по-видимому, был погружен в беспробудный сон.
— А по вторникам, между прочим, у нас гусятина, — протянул декан.
Сдумс приоткрыл один глаз и надавил грушу на своем кресле.
— Парарарарам! — воскликнул он. — Когда я ем — я глух и нем!
— Ты видишь, что происходит? — сказал заведующий кафедрой. — Он ведь даже не знает, наверное, какой сейчас век.
Сдумс уставил на него черное блестящее око.
— Я, может… м-да… уже стар… м-м… и, вероятно, глуховат, однако голодать пока не намерен. — И, запустив руку в непостижимые глубины своего кресла, он извлек на свет засаленный черный мешочек. — Я тут подъехал к одной красотке, которая продавала специальную еду. Этим, сказала она, питаются все любители картинок.
— Стало быть, у тебя были деньги?! — вскричал декан. — А ты нам ничего не сказал!
— А ты меня не спрашивал! — ответил Сдумс. Волшебники жадно уставились на мешочек.
