головорезы каким-то звериным чутьем угадывали в нем рассудок, который добрался до бандитизма длинными окольными путями и мог во имя какой-нибудь причины придумать такие зверства, о которых беспричинность даже и не мечтала.
Нелегко жить в прошлом. Нельзя вздуть кого-то за то, чем он занимается, или о чем мир узнает позже. Нельзя даже никого предупредить. Никогда не знаешь, что может изменить будущее, но, если он правильно понял, история, точно пружина, возвращается к первоначальной своей форме. Все, что можно делать, это лишь изменять маленькие, незначительные детали. С большими он просто ничего не мог поделать. Сирень скоро расцветет. Скоро начнется революция.
Ну… что-то вроде революции. Хотя это не совсем верное слово. Будет основана Народная Республика Улицы Паточной Шахты (Правда! Справедливость! Свобода! Достойно оцененная Любовь! И Вареное Яйцо!), которая просуществует несколько часов. Странная свеча, что горела слишком быстро и погасла, точно фейерверк. А еще — обыск дома боли, и…
В любом случае… ты должен делать ту работу, которая перед тобой, как всегда поступают полицейские, лишенные воображения.
Он встал около часа пополудни. Лоуни закрылся в операционной, занимаясь чем-то, что включало в себя громкие вскрики, которые были частью чего-то еще. Ваймс постучал в дверь.
Через мгновение она приоткрылась. На лице доктора была повязка, а в руке — очень длинные щипцы.
— Да?
— Я ухожу, — сказал Ваймс. — Проблемы?
— Не слишком серьезные. Слойду Гаррису не повезло в картах. Пошел тузом.
— Это несчастливая карта?
— Да, если Большой Тони знает, что не сдавал ее тебе. Но я ее скоро вытащу. Если собираетесь кого-то побить сегодня, постарайтесь сделать это до того, как я лягу спать, хорошо? Спасибо. — И Лоуни захлопнул дверь.
Ваймс кивнул древесине и вышел размять ноги и что-нибудь поесть. Завтрак ждал его на лотке, висевшем на шее одного человека.
Довольно молодого человека, но что-то в выражении его лица было точно как у крысы, ожидающей прямо за углом найти сыр, и за предыдущим, и перед ним, но, хотя в мире, оказывается, не так уж и много углов, за которыми встречается сыр, она просто уверена, что прямо за следующим углом ее поджидает сыр.
Ваймс уставился на продавца. Хотя, чему тут удивляться? Насколько он помнил, всегда был кто-то, кто продавал чрезвычайно подозрительные химически переработанные свиные продукты. Он знал этого человека. Просто тот был… моложе.
Его лицо осветилось улыбкой при виде незнакомого человека. Продавец любил встречать людей, еще не пробовавших его пирожков.
— А, сержант… эй, а что значит эта маленькая корона?
— Караульный пристав, — объяснил Ваймс. — Это что-то вроде «сержант со всеми потрохами».
— Что ж, сержант, могу я предложить вам особую булочку с сосиской? Никаких крыс? Сто процентов органики? Свинина побрита перед приготовлением?
А почему бы нет? подумал Ваймс. Его желудок, печень, почки и весь кишечник разом предоставили свои аргументы, но он все же порылся в кармане, выискивая мелочь.
— Сколько, мистер… э, — Ваймс вовремя опомнился и взглянул на имя на лотке, — Достабль?
— Четыре пенса, сержант.
— И ты себя без ножа режешь? — бодро добавил Ваймс.
— Простите? — озадачено переспросил Достабль.
— Я говорю, цена такая, что ты себя без ножа режешь, а?
— Себя режу…?
— Без ножа, — снова повторил Ваймс.
— А. — Достабль обдумал эту мысль. — Точно. Да. Именно. Вернее и не скажешь. Так что же, вы будете?
— Тут написано «Достабль Энтерпрайзез, Эст.», — прочел Ваймс. — Разве не должно быть указано, когда была основана компания?
— А должно? — Достабль посмотрел на свой лоток.
— Как давно ты торгуешь? — продолжал Ваймс, выбирая пирог.
— Дайте подумать… какой год сейчас?
— Э… Танцующего Пса, кажется.
— Значит, со вторника, — ответил Достабль. Его лицо просветлело. — Но это только начало, мистер. Только чтобы притереться. Через год или два я уже буду большим человеком в этом городе.
— Я верю, кивнул Ваймс. — Я, правда, верю.
Когда Ваймс двинулся прочь, Достабль опустил взгляд на лоток.
— Себя режу без ножа, себя режу без ножа, — бормотал он под нос, и фраза, казалось, понравилась ему. Но тут он присмотрелся к лотку и вдруг побледнел. — Сержант! — крикнул он. — Не ешьте этот пирог!
Ваймс остановился в нескольких ярдах от него, поднося пирог ко рту.
— С ним что-то не так? — не понял он. — То есть, я хотел сказать, с ним что-то совсем не так?
— Ничего! То есть… эти лучше!
Ваймс еще раз взглянул на лоток. Все они казались одинаковыми. Пироги Достабля довольно часто выглядят аппетитно. В этом и было их единственное достоинство.
— Я не вижу никакой разницы.
— Да, но она есть. — На лбу Достабля сверкали капельки пота. — Видите? На тесте вашего — маленький рисунок свиньи. А на всех других — сосиски? Я не хочу, чтобы вы думали, будто, ну, вы понимаете, я думаю, что вы свинья или что-то в том же духе, так что, если вы вернете его, я с радостью дам вам, э, другой, этот неправильный, э, не то чтобы в нем что-то не так, но, э, в нем свинина и прочее.
Ваймс посмотрел в его глаза. За тридцать лет продажи подобных органических пирогов Достаблю еще только предстоит научиться своей дружелюбной бесстрастности.
К ужасу парня Ваймс откусил полпирога.
В нем было все, что он ожидал, и ничего, что мог бы определить.
— Ням, — чмокнул он и, несколько сосредоточившись и глядя прямо на незадачливого продавца, доел пирог. — Пожалуй, можно сказать, что никто в мире не делает подобных пирогов, мистер Достабль.
— Вы все съели?
— А не стоило?
Облегчение исходило от человека, точно дым от пожара в лесу.
— Что? Нет! Отлично! Превосходно! Может, еще один? За полцены?
— Нет-нет, одного вполне достаточно, — торопливо ответил Ваймс, отступая назад.
— Вы точно все съели?
— Именно так, разве нет?
— О, да. Точно. Разумеется!
— Что ж, мне пора идти, — бросил Ваймс, направляясь вниз по улице. — Буду ждать нашей новой встречи, когда у меня будут проблемы с аппетитом.
