устранить его из кабинета без шума или кровопролития? Должно же что-то быть, — намекнул Космо. — Никто вот так просто не появляется из ниоткуда. Но люди знают о его прошлом даже меньше, чем, просто к слову сказать, о вашем.
Еще одно маленькое напоминание. Глаз Бента задергался.
— Но мистер Непоседа все равно будет председателем, — пробормотал он, пока дождь стучал по стеклу.
— О да. Но я уверен, что в таком случае о нем будет заботиться кто-то, кто, скажем так, в состоянии лучше переводить его тявканье более традиционными строками?
— Я вижу.
— А теперь я должен идти, — сообщил Космо, поднимаясь. — Уверен, у вас много… — он обвел взглядом пустынную комнату без каких-либо признаков настоящего человеческого занятия, без картин, без иконографий, без книг, без житейского мусора, и заключил — дел?
— Я в скором времени лягу спать, — сказал мистер Бент.
— Скажите, мистер Бент, сколько мы вам платим? — спросил Космо, косясь в сторону шкафа.
— Сорок один доллар в месяц, сэр, — ответил Бент.
— А, но у вас, разумеется, есть прекрасная гарантия занятости.
— Так я до настоящего времени думал, сэр.
— Просто мне любопытно, почему вы выбрали поселиться здесь?
— Мне нравится тусклость, сэр. Она ничего не ждет от меня.
— Ну, пора идти, — заявил Космо чуть скорее, чем следовало бы. — Уверен, вы сможете оказать какую-нибудь помощь, мистер Бент. Вы всегда оказывали огромную помощь. Будет так досадно, если вы не сможете оказать помощь на этот раз.
Бент уставился на дверь. Его трясло.
— Я говорю от лица нас всех, мы считаем вас за одного из членов семьи, — продолжил Космо. Он поразмыслил над предложением применительно к своеобразному очарованию Роскошей и добавил: — Но в хорошем смысле.
Глава 6
На крыше Танти, старейшей тюрьмы города, Мойста едва не смывало. Он достиг той степени влажности, что уже должен был бы приближаться к сухости с другой стороны.
С большой осторожностью он снял с маленькой семафорной башни на плоской крыше последнюю из масляных ламп и вылил ее содержимое в бушующую ночь. Они в любом случае были полупусты. Поразительно, что их вообще кто-то позаботился зажечь в такую ночь.
Мойст на ощупь спустился обратно к краю крыши и приспособил захват, перекинув его через мрачный парапет, и потом отпустил достаточно длинный отрезок веревки, чтобы приблизить его к невидимой земле. Теперь, обмотав эту веревку вокруг большого каменного выступа, Мойст смог соскользнуть вниз, держась за оба конца каната, а потом стянуть его за собой. И захват, и веревку он припрятал среди мусора в переулочке — где-то через час их украдут.
Что ж, хорошо. Теперь за дело…
Доспехи стражника, которые Мойст стянул из шкафчика раздевалки в банке, подошли ему, как перчатка. Мойст предпочел бы, что лучше бы они подошли, как шлем и нагрудник. Но вообще-то, скорее всего, они не лучше смотрелись и на владельце, который в данный момент щеголял по коридорам в сверкающих, но непрактичных банковских доспехах. Всем известно, что подход Стражи к форме заключался в одном-на-всех-размере-не-впору-никому, и что Ваймс не одобрял доспехов, у которых не было особого помятого троллями вида. Ему нравилось, чтобы было сразу понятно, что свою работу этот доспех выполняет.
Мойст потратил некоторое время, чтобы отдышаться, а потом завернул за угол к большой черной двери и позвонил. Механизм задребезжал и залязгал. Торопиться открывать здесь не будут, только не в такую ночь.
Мойст чувствовал себя голым и уязвимым, как детеныш омара. Он надеялся, что скрыл все острые углы, но углы, они — как там называлось-то, он был на лекции в университете — ах, да. Углы фрактальны. Каждый полон множества углов поменьше. Все их скрыть нельзя. Стражника в банке могут позвать обратно на службу, и он обнаружит, что в ящике пусто, кто-то мог видеть, как Мойст брал доспех, Дженкинса могли перевести… К черту все. Когда время поджимает, нужно просто крутить колесо и быть готовым бежать.
Или, в данном случае, обеими руками поднять огромный дверной молоток и немедленно дважды звонко ударить. Он подождал, пока не отодвинулась с трудом маленькая заслонка в двери.
— Что? — спросил раздраженный голос скрытого тенью лица.
— Конвой пленника. Имя — Дженкинс.
— Что? Сейчас середина чертовой ночи!
— У меня подписанная Форма 37, - невозмутимо сообщил Мойст.
Маленькая заслонка захлопнулась. Ему снова пришлось ждать под дождем. На сей раз, прежде чем окошко открылось, прошло три минуты.
— Что? — сказал новый голос, пропитанный подозрением.
А, отлично. Это Беллистер. Мойст был этому рад. Из-за того, что он собирается этой ночью сделать, кого-то из охранников ждет весьма неприятный втык, а некоторые из них были вполне ничего, особенно в камерах смертников. Но Беллистер был настоящим тюремщиком старой закалки, мастер небольших злодеяний, из тех задир, которые не упустят возможности превратить жизнь заключенного в кошмар. Он не просто плюнет в вашу миску с жирной похлебкой; у него хватит неуважения к приличиям сделать это не на виду. Еще он придирался к слабым и запуганным. И было еще кое-что хорошее. Беллистер ненавидел Стражу, и чувство было взаимным. Это можно использовать.
— Пришел за заключенным, — пожаловался Мойст. — И уже пять минут мокну тут под дождем!
— И так и будешь мокнуть, сынок, о да, вот именно, пока я не буду готов. Покажи мне выписку!
— Тут написано Дженкинс, Оулсвик, — произнес Мойст.
— Так дай мне ее посмотреть!
— Мне сказали вам ее передать, когда заключенного мне отдадите, — возразил Мойст, образец невозмутимого настаивания.
— О, так ты у нас юрист, вон оно как? Ну ладно, Эйб, впусти моего ученого друга.
Затворка вновь захлопнулась, и после некоторых лязганий открылась калитка. Мойст прошел в нее. На внутреннем дворе дождь лил не меньше.
— Я тебя раньше не видел? — спросил Беллистер, склонив голову набок.
— Работаю только с прошлой недели, — ответил Мойст. За его спиной дверь вновь затворили. Лязг засовов эхом отозвался в его голове.
— Почему ты только один? — требовательно спросил Беллистер.
— Не знаю, сэр. Спросите у моих мамы с папой.
