– Показывай дорогу, – откликнулся Римо с бодрой уверенностью, каковой на самом деле не испытывал.
Болели ноги от стремительного карабканья по лестнице, руки еще не отошли после напряжения, потребовавшегося, чтобы перевалиться через ограждение. В животе было такое чувство, словно по нему весь день долбили молотками, раны опять набухли кровью. Оставалось надеяться, что это здание и соседнее расположены рядом друг с другом. Если расстояние окажется больше одного шага, то для него это будет непреодолимая пропасть.
Расстояние оказалось равным одному шагу. Чиун перешагнул на соседнюю крышу первым и уже повернулся, чтобы подать Римо руку, но не стал подавать руки, а замер. Его взгляд был устремлен в дальний угол крыши, туда, где царила непроглядная темень. Римо посмотрел туда же и тоже увидел опасность. Им нечего было делать на соседней крыше, потому что по ней перемещались две светлые точки. Это были глаза. Кошачьи глаза.
Чиун поднял руки. Синие рукава кимоно упали и повисли по бокам.
Две точки быстро перемещались. Когда они поднялись над крышей, это означало, что человек-тигр выпрямился. Напрягая зрение, можно было различить его силуэт на фоне ночного неба. Издав звук, сочетавший торжествующий смех и радостное мурлыканье, он устремился к людям.
Джеймс Галлахан, заместитель начальника бостонского управления Федерального бюро расследований, сказал Чиуну:
– Из тебя получится ужин.
Он медленно приближался к середине крыши, двигаясь бесшумно, несмотря на изрядный вес.
Чиун прирос к месту. Руки его остались поднятыми, словно так он мог лучше уберечь Римо.
– Если ты – не человек, значит, ты – меньше, чем человек, – негромко проговорил Чиун. – Оставь нас, тварь.
– Я оставлю после вас одни кости, – сказал Галлахан и рассмеялся во все горло.
И бросился на Чиуна. Животная хитрость подсказала ему, что старый азиат уклонится, и тогда он, проскочив мимо, перепрыгнет на крышу соседнего дома и схватит молодого врага, чтобы использовать его как прикрытие и как заложника.
Но Чиун не уклонился. Руки в кимоно замелькали, как лопасти ветряной мельницы в бурю. Вытянутая рука Галлахана громко треснула, не выдержав соприкосновения с тонкой, костлявой рукой Чиуна. Галлахан отпрянул, взревел и снова ринулся на врага. Он собирался опрокинуть его здоровой рукой, а потом впиться ему в глотку острыми зубами...
Из-за спины Римо доносился рев набирающего силу пожара. В узкую щель между домами вырвался из окошка язык пламени.
Галлахан уже почти настиг Чиуна. Его правая рука была вытянута вперед, пальцы скрючены, словно он владел кунг-фу. Казалось, еще мгновение – и он придавит щуплого Чиуна своим весом. Потом раздалось негромкое похрустывание. Римо знал, что с таким звуком ломаются пальцы. Чиун отодвинулся, и тело Галлахана, увлекаемое инерцией, оказалось на самом краю крыши. Римо успел заметить, что рот Галлахана остался разинутым, словно он все еще готов был вонзить зубы в жертву. Римо поймал себя на странном чувстве. Он стал Мастером Синанджу, способным решать участь людей, однако остался цивилизованным человеком и в качестве такового оказался лицом к лицу с врагом, равным по кровожадности последнему исчадию джунглей.
Новое для Римо чувство именовалось страхом.
Однако подумать об этом хорошенько он не успел. Прежде чем тело Галлахана ударилось об асфальт внизу, Чиун помог Римо перебраться на следующую крышу.
Издалека послышались сирены пожарных машин. Этот звук замер вдали, когда такси уносило их к городской окраине. Прижавшись к жесткой спинке сиденья, Римо зажмурился. Чиун напряженно оглядывался, словно боялся увидеть через заднее стекло стаю диких зверей, пустившихся в погоню за такси номер 2763-В, пятьдесят центов за первые полмили, пятнадцать за каждые последующие четыреста ярдов. Если не пользоваться групповым тарифом.
Чуть позже Чиун осторожно положил Римо на кровать в номере мотеля и сообщил:
– Опасность миновала.
– Не так уж они страшны, Чиун. Ты с ними запросто справился, – сказал Римо.
Чиун печально покачал головой.
– Они тигры, но еще не взрослые. Вот когда они возмужают, нам будет, чего бояться. Но это неважно: нас здесь уже не будет.
Римо повернул голову, и этого движения было достаточно, чтобы дала о себе знать боль в его порванном горле.
– Где же мы будем?
– Не здесь, – повторил Чиун, как будто это было исчерпывающим объяснением.
– Это я уже слышал.
– Нам пора уезжать. Мы сделали все, что могли, для этой вашей конституции, а теперь нам пора заняться собственными делами.
– Чиун, это тоже наше дело. Если эти люди... эти твари будут так ужасны, когда возмужают, как ты предрекаешь, то их надо остановить прямо сейчас. Иначе мы нигде не будем чувствовать себя в безопасности.
Выражение лица Чиуна убедило Римо, что тому нечем опровергнуть его логику. Однако Чиун упрямо повторил:
– Мы уезжаем.
– Погоди. Наверное, это связано с легендой?
– Тебе надо отдыхать.
– Сперва я хочу послушать легенду.
– Почему, когда я хочу, чтобы ты вник в древнюю мудрость Синанджу, почитал старинные тексты, впитал историю, ты не обращаешь на меня внимания, а теперь пристаешь ко мне с тупыми вопросами о какой-то ерунде, о легенде?
– Легенда – ерунда? – удивился Римо.
– Подозреваю, что ты не уймешься, пока я не удовлетворю твое дурацкое любопытство.
– Ловлю тебя на слове, папочка. Подавай свою легенду!
– Как хочешь. Но учти, легенды подобны старым картам. Им не всегда можно доверять. Мир меняется.
– А Синанджу живет вечно, – сказал Римо. – Легенда!
Чиун вздохнул.
– Это одна из наших наименее важных легенд, поскольку касается она ни на что не годных людей.
– Значит, меня, – сказал Римо.
Чиун кивнул.
– Иногда ты схватываешь прямо на лету. Это всегда удивляет меня.
– Не тяни, Чиун.
– Ладно. – Он невнятно забубнил что-то по-корейски.
– По-английски?
– Легенды, рассказываемые по-английски, теряют всю прелесть.
– А когда я слушаю их по-корейски, то до меня не доходит смысл.
