ее глаз.
— Мой рассудок утверждает, что он мертв. Но сердце мое говорит, что он еще жив.
— Да смилостивится над ним Господь здесь или там! — сурово сказал Рене. Затем мужчины сели за стол.
Анна, гражданка Лиона
Поздно вечером Анна и девочки легли спать на солому в комнате на чердаке, которую подготовила для них супруга кузена. Никто из них не спал; каждая смотрела в окошечко, за которым было видно усеянное звездами небо.
Было ли это возвращение домой? Анна стиснула зубы чтобы тяжело не вздыхать. Слезы лились из ее глаз и струились по щекам.
— Мама, — прошептала Мария, — тетя спросила меня, как выглядит наш отец. О белой пряди у него в волосах она ничего не желает слушать. Она обещала подарить мне медовую лепешку, если я скажу людям на улице, что наш отец был рабом.
Анна содрогнулась от гнева:
— Ваш отец Ролан — каменотес из Лиона. Он хозяин, а не слуга, и в волосах у него есть белая прядь. Но, может быть — если Господь даровал ему жизнь, — он сегодня действительно стал рабом, и все его волосы поседели. Ведь он тревожится о нас так же, как и мы о нем. По воле его вы должны воспитываться в его родном городе, и поэтому мы здесь.
— Я волнуюсь, мама! Здесь мне не нравится, — сказала Мария.
Лена заплакала. Мария вдруг поднялась с постели и направилась к двери.
— Что с тобой, детка, куда ты? Лучина догорела, и мы не можем зажечь ее!
Но Мария уже выскользнула из комнаты. В памяти Анны всплыла ночь из Второго крестового похода, когда она сама тайком убежала из лагеря, и она не стала звать Марию вернуться. Прислушиваясь к редким звукам, она легла на солому рядом с Леной.
Ни одна ступенька крутой лестницы не скрипела. Раздавался только храп подмастерьев из другой чердачной комнаты. Мария добралась до нижней ступеньки. Еще несколько шагов налево — и она стояла перед дверью, за которой вечером скрылись дядя с женой. Она приложила ухо к гладкому прохладному дереву. Из комнаты доносился приглушенный голос дяди:
— Ничего этого я не слышал, жена! Ты совершаешь грех!
— Многие люди грешили, и от этого их детям была одна польза. Поэтому я повторю тебе еще раз: должен найтись такой способ, чтобы мы переписали на себя ту часть имущества, которая принадлежит твоему двоюродному брату! Но прежде всего она не должна получить того, что ей причитается!
И так как Жан не отвечал, жена напустилась на него:
— Ты ни на что не годен. Подумай только, как выгодно, что у нее нет сыновей! Нотариус завтра же оформит опеку над девочками. Я дам для него кусок масла.
— При этом ты думаешь только о своем Филиппе, я же тебя знаю.
— Только пусти ее сюда жить, она уж у меня получит!
Мария вздрогнула. Рядом с ней затрещала половица. Девочка почувствовала, что в темноте стоит еще кто-то! Затаив дыхание, она ждала. Кто же это мог быть? Чуть подальше затрещала еще одна половица, на лестнице заскрипели ступеньки, ведущие вниз, осторожно хлопнула дверь, открывающаяся в коридор.
Мария прижала руку к учащенно забившемуся сердцу. «Друг или враг? Враг или друг?» — стучало оно. Завтра она узнает, кому принадлежит нижняя комната. Дрожа, она проскользнула назад в мансарду.
После завтрака, за которым «тетя вела себя чуть более дружелюбно, чем накануне, Анна с девочками отправилась вслед за Жаном в церковь святого Мартина. Когда хозяйка вручила Жану большой кусок масла, сердце у Марии заколотилось так же тревожно, как в прошлый вечер.
В церкви было темно; когда их глаза привыкли к темноте, они увидели у алтаря человека, стелившего новую скатерть. Этот человек попросил Жана быть свидетелем клятвы Анны.
Она подняла руку и спокойно повторила то, что велел ей сказать Жан:
— Я торжественно заверяю перед Господом, что я перед лицом всех святых сочеталась браком с Роланом, каменотесом из Лиона. Мои дети его крови, приняли христианское крещение.
— Он наш любимый отец! — громко закричала маленькая Лена. — У него белая прядь в волосах, и он хозяин, а не слуга!
Священник удивленно посмотрел на малышку и, улыбаясь, сказал Жану:
— Устами младенца глаголет истина! — и удалился в ризницу.
И опять Анна с девочками пошла вслед за Жаном, который привел ее к нотариусу, худому остроносому человеку; взглянув на Анну, тот сразу же спросил Жана:
— Итак, ты, каменотес, ручаешься за эту госпожу, что она вместе со своими девочками не будет бременем для общины?
— Я ручаюсь.
— Достаточно ли у нее доказательств, что она — жена своего двоюродного брата?
— Достаточно.
— Есть ли у тебя, госпожа, опекун для девочек? — спросил он Анну.
— А я и не знала, что он нужен, — ответила она. Жан слегка приподнял кусок масла, чтобы нотариус увидел его.
— Если тебя, госпожа, это устраивает, — сказал нотариус не подавая вида, что он заметил масло, — если тебя это устраивает, то мы запишем опекуном детей каменотеса Жана. Вероятно, у вас здесь нет другого родственника.
— Это меня устраивает, — сказала Анна, в то время как Мария изо всех сил дергала ее за передник. — Что с тобой, детка? — тут же спросила Анна. Но Жан уже стал опекуном детей.
Нотариус, убрав с глаз долой кусок масла, позвал к себе помощника, который еще раз спросил Анну и Жана, все ли именно так, как они утверждают. Затем оба чиновника сделали запись в книге, и нотариус сказал:
— Теперь все в порядке, госпожа, ты стала гражданкой города Лиона.
— Благодарю нотариуса и от имени моих детей, — сказала Анна.
— Тогда пошли домой. Моя хозяйка уже ждет вашей помощи. Она сказала, что сегодня много работы.
— Кузен, — сказала Анна, — я сюда приехала не для того, чтобы бездельничать, и прежде я никогда не бездельничала.
— Не в обиду будь сказано, — пробормотал Жан и вышел на улицу.
Перед зданием местного управления их ожидал Рене. Жан в растерянности остановился перед ним.
— Чего тебе здесь нужно? — спросил Жан. — Разве ты сегодня не должен производить обмер камней на мысу между двумя реками?
— Это дело может подождать до вечера, отец, — Рене повернулся к Анне и сказал: — Тетя, мой отец
