- Это ты оставь! - с излишним раздражением оборвал его Павел. Выражение скрытности на иссушенном пылью лице побуждало его к откровенности. - Что мне там делать? Слушать стихи и грызть соленые палочки? Нет... Не думай, что я такая уж дубина. В иных обстоятельствах все это было бы мне даже интересно... Но не теперь! Не теперь. Не обижайся, но все это кажется мне таким...
- Что ж, договаривай, - вставая, сказал Прокоп. - Таким трусливым, да? Ненужным? Гм...
Он обошел вокруг умолкшего Павла и присел на краешек стола прямо напротив него.
- Сколько тебе лет?
- Какое это имеет значение?..
- Ну, все же, - протянул Прокоп с высоты своих двадцати пяти лет и фыркнул. - Да ты не хмурься. Понимаю. Приступ идеализма. Комплекс самопожертвования. Нет, погоди, дай мне теперь сказать, я ведь тебя не оскорбляю. Без правильного диагноза нет правильного лечения.
- Однако... Я вовсе не желаю ни от чего излечиваться... Выражение безнадежности в голосе Павла слегка озадачило Прокопа, а может быть, и растрогало немного. Во всяком случае, продолжал он уже без насмешки:
- Ну, хорошо, давай в открытую. Видимо, ты не совсем понял смысла этих... ну, скажем, заседаний. На твой вкус они, видно, недостаточно эффективны, но... Не кажется ли тебе, что сначала надо во всем разобраться? Да, ра-зо-браться! Уверяю тебя, это не так просто. Ведь мы живем в пустыне. В навозной куче. Посреди духовной целины. Более того, в сумасшедшем доме. Понять надо... а потом действовать!
- Да, но... - уже соглашаясь с ним, все же возразил Павел, - ведь за это время и война может кончиться...
Недоуменный взгляд Прокопа остановил его на полуслове.
- Ну и что же? - Прокоп примиряюще усмехнулся: взял нож для разрезания книг, рассек им воздух. - Вот так, что ли? Гм! Годится для деревенских парней в храмовый праздник. Кому ты этим поможешь? Визг слепых щенят... Они с этим здорово умеют справляться. Sancta simplicitas! Скажи, пожалуйста, что ты вообще понимаешь?
- Может быть, и ничего, - Павел постучал костяшками пальцев по спинке стула, - но я по крайней мере знаю, что люди умирают!
- И хочешь разделить их участь?
- Нет! Но не желаю безучастно смотреть на это! Пойми! Ведь это зло. Реальное. Я не сомневаюсь, что это зло...
- Колоссальное открытие! - не скрывая нетерпения, перебил его Прокоп. - А я-то не мог сообразить... - Он бросил нож на стол. - Ну, продолжай, надо же до чего-то договориться. Значит, ты думаешь схватить кинжал и - марш в поход против танков! Жест! Давид использовал в борьбе с Голиафом пращу и камни, и об этом пишут до сих пор - так?
Рука Павла повисла в растерянной пустоте - дальше была уже только печальная неудовлетворенность. Ощущение пут.
- Ага, начинаю понимать! - сказал Прокоп: он соскочил на пол и положил ладонь Павлу на плечо. - Просто ты пришел, чтоб убедиться, действительно ли... существуют те, «наверху». А вдруг! Так или нет?
Это было так. Павел резким движением стряхнул руку Прокопа; стиснув губы, он молчал. Жалел, что вообще переступил порог этой дыры.
- Ну, а если те, «наверху», действительно существуют? - сдерживая смех, напирал Прокоп, которого ничуть не смутила неприязненность Павла. - Что, если они и впрямь руководят борьбой? Не беспокойся, в них сейчас недостатка нет. В известном смысле их около семи миллионов. Не веришь? Послушай, ты отдаешь себе отчет в том, что борьба всегда идет не только против чего-то, но и за что-то? Не понимаешь? А ты как думал? Замолчат орудия, немцы уберутся, и у нас начнется мармеладная идиллия? А тебя нисколько не интересует, кто эти люди «наверху»? И как они себе представляют то, что будет потом? И чего они хотят?
- Не интересует. Если они, конечно, хоть что-нибудь делают. А не болтают.
- Ты больше ребенок, чем я ожидал, - серьезно осадил его Прокоп.
Он помолчал, обдумывая что-то, будто перебирал мысленно слова, которые следовало сказать; потом доверительно наклонился к Павлу, и голос его дружески смягчился:
- Оставим страсти, они для трактирных спорщиков. Смотри: я не имею никакого желания затрагивать твои чувства. Они и мне не чужды. Просто я знаю немного больше. Ты лист бумаги, на котором еще ничего не написано. Под словом «понять» я, конечно, подразумеваю слово «предвидеть»! В любом случае выигрывает тот, кто умеет предвидеть. Логично? Проверено на опыте истории. Предвидеть - значит быть подготовленным.
«Ну, а дальше что?» - спросил Павел прищуром глаз. Прокоп, похоже, понял немой вопрос - лениво усмехнулся, видно не решаясь на что-то. Вытащил из ящика стола помятый альбом, перелистал - в нем были эстампы. Показал их Павлу с восхищением ценителя красоты:
- Что скажешь? Прелесть, правда? Вот это... Павел глазом не моргнул только скользнул взглядом по листам и отвернулся. Прокоп разочарованно вздохнул.
- Кажется, ты еще не понял, что важно уже не то, что есть теперь, а то, что будет потом, - объяснил Прокоп со скукой в голосе.
- Я сейчас об этом не думаю.
- В том-то и дело!
- А что будет потом?
Прокоп пристально посмотрел на Павла.
- Я не пророк. Но у меня есть свои опасения. Потому что так просто дело не кончится. Понял? Ничего не будет кончено. Наоборот. Только тогда-то и начнется борьба, и это будет наша борьба. Моя. Для нее-то и надо вооружиться, потому что та борьба и будет решать судьбу всех ценностей, созданных человечеством за все время существования. К твоему сведению, - добавил он, сдвинув брови, - я ненавижу любительство. Во всем - в искусстве, в войне, вообще!
- Что ты хочешь этим сказать?
- А то, что борьбу с ними, - он ткнул пальцем по направлению к улице, - я совершенно спокойно предоставляю русским. И армиям западных союзников. В общем, солдатам. Немцы уже при последнем издыхании, и когда на Западе произойдет высадка... Но и это предоставим им, это их бизнес, не наш. Теперь это уже не вопрос веры - это знает каждый ребенок и, конечно, большинство немцев. Вот почему так называемое Сопротивление, каким его представляют себе некоторые люди с бараньими мозгами, вся эта нелегальщина, если хочешь знать мое мнение, просто романтическая глупость. Чистой воды любительство и халтура, за которые без всякой нужды платят многими жизнями; а вся-то цена ему - грош в базарный день. Школярство! Хорошо для тех, кто не хочет или попросту не умеет заглядывать вперед.
Два пристальных взгляда встретились, вперились друг в друга. То, к чему столь осмотрительно приближался Прокоп, постепенно вырисовывалось из его слов.
- Но ты не можешь так думать серьезно...
- Совершенно серьезно.
- Тогда... к чему эти бдения... эти лозунги... весь этот балаган... Я-то думал, что... Я думал...
- Я не отвечаю за то, что ты думал, - жестко перебил его Прокоп; волнение заиграло в его пальцах, на пергаментном лице и вдруг разразилось в словах, произнесенных сдавленным голосом: - Не хочется верить, что ты так безнадежно ограничен. Я предполагал - и все еще предполагаю, - что ты интеллигентный, образованный человек, воспринимающий жизнь реально, а не мальчик, которого швыряют из стороны в сторону возрастные эмоции. Уже теперь, - Прокоп постучал костяшкой пальца по столу, - уже теперь происходит отбор. Этого не избежать ни тебе, ни кому бы то ни было в нашей стране.
Он ходил кругами вокруг замершего Павла, и в нем вдруг стал явствен особый интерес к Павлу: этот интерес вынырнул из-под насмешливой и самоуверенной невозмутимости, к которой Павел уже привык, и подчинил себе все движения Прокопа. Он ткнул указательным пальцем в Павла.
- А чего, собственно, хочешь ты? Да ты и сам не знаешь! Нашему поколению не дано идиллий. Мы вползаем в апокалиптические времена, и я не строю себе никаких иллюзий, никаких! Разгромить немцев - это еще не решение. Нынче уже гораздо важнее, что будет после всего этого... Что? Мир, каким мы все его
