– Вот если бы у нас была такая, – сказала Амелия.
Из машины высунулась рука в сером рукаве и поманила их.
– Разрешите вас подвезти? – сказал человек с моноклем в глазу, когда они приблизились.
– Прокатимся, Амелия? – смеясь, шепнула Джиния.
– Как бы нам это боком не вышло, – сказала Амелия. – Чего доброго, он отвезет нас к черту на рога и высадит, а обратно тащись пешком.
Они пошли дальше, а этот тип ехал за ними и говорил глупости и гудел.
– Ну ладно, я сяду, – сказала Амелия, – все лучше, чем стаптывать туфли.
– А блондиночка не поедет? – выскакивая из машины, сказал незнакомец, мужчина лет сорока, тощий как щепка.
Они сели в машину, Амелия посередине, а Джиния с краю, притиснувшись к дверце. Тощий синьор пролез за руль и для начала обнял Амелию за плечи. Увидев у своего уха его костлявую смуглую руку, Джиния подумала: «Если он ко мне притронется, я его укушу». Но они сразу поехали, и этот синьор, у которого был безобразный шрам на виске, сосредоточил все внимание на дороге, а Джиния, прижавшись щекой к окну, подумала о том, как хорошо было бы разъезжать всю эту неделю, пока не вернется Гвидо.
Но это удовольствие быстро кончилось. Машина замедлила ход и остановилась на площадке. Вокруг уже не было красивых зеленых деревьев, а была пустота, заполненная туманом и расчерченная телеграфными проводами. Склон холма казался голой кручей.
– Вы здесь хотите выйти? – поворачиваясь к ним, спросил синьор с моноклем, который он все не вынимал из глаза.
И тут Джиния сказала:
– Вы идите себе в кафе. Я вернусь пешком. Амелия сделала большие глаза.
– Что за безумие, – сказал мужчина.
– Я вернусь пешком, – повторила Джиния. – Вас двое, а третий лишний.
– Дура, – шепнула ей Амелия, когда они вылезали из машины, – неужели ты не понимаешь, что этот не отделывается словами, а платит?
Но Джиния сделала пируэт и крикнула:
– Спасибо за все! Отвезите домой мою подругу.
Выйдя на дорогу, она с минуту прислушивалась к тишине – не донесется ли из тумана шум заработавшего мотора, потом засмеялась и стала спускаться под гору. «Видишь, Гвидо, я перед тобой чиста», – думала она и оглядывала склоны, вдыхая холодный воздух и запах земли. Гвидо сейчас тоже был среди голых холмов, в своих родных местах. Может быть, он был дома и сидел у огня, куря сигарету, как курил в студии, чтобы согреться. Тут Джиния остановилась, потому что с такой ясностью представила себе теплый и темный закуток за портьерой, как будто была там в эту минуту. «О Гвидо, вернись», – говорила она про себя, сжимая кулаки в карманах пальто.
Домой она вернулась рано, но, усталая, с мокрыми волосами, в забрызганных грязью чулках, была слишком занята собой, чтобы томиться одиночеством. Она сняла туфли, легла на тахту, и, угревшись, поболтала с Гвидо. Она думала о шикарной машине и представляла себе, как развлекается Амелия, которая, вполне возможно, и раньше знала этого синьора.
Когда пришел Северино, она сказала ему, что ей осточертело работать в ателье.
– Ну и уходи, подыщи себе другое место, – сказал он миролюбиво. – Только не оставляй меня больше без еды. Выбирай для своих дел более подходящее время.
– Мне и так дыхнуть некогда.
– Мама всегда говорила, что ты могла бы и дома сидеть. Много ли ты зарабатываешь!
Джиния соскочила с тахты:
– В этом году мы не ходили на кладбище.
– Я ходил, – сказал Северино. – Не притворяйся, ты это прекрасно знала.
Но насчет ателье Джиния сказала просто так, не всерьез. Как ни мало она зарабатывала, без этих денег ей было бы нечего надеть и она не купила бы себе резиновые перчатки, чтобы не портить руки при мытье посуды. И на шляпку, духи, кремы, подарки для Гвидо у нее тоже не было бы денег, и она ничем не отличалась бы от фабричных девчонок вроде Розы. Чего ей не хватало, так это времени. Ей нужна была бы такая работа, чтобы кончать в обед.
С другой стороны, в занятости был свой плюс. Что она делала бы в эти дни одна, без Гвидо, если бы ей пришлось сидеть дома? Слонялась бы весь день из угла в угол и все думала бы, думала бы об одном и том же, пока голова не распухнет? А так она на следующее утро пошла в ателье, и день миновал. Она побежала домой и приготовила хороший ужин для Северино, решив ублажать его все эти дни, потому что потом ему и вправду придется иногда оставаться без горячего.
Амелия не показывалась. В иные вечера Джиния уже готова была пойти в кафе, но вспоминала, что дала себе слово не искать ее, и оставалась дома в надежде, что Амелия сама придет к ней. Как-то раз заявилась Роза показать ей фасон платья, которое она собиралась себе сшить, и Джиния уже не знала, о чем с ней разговаривать. Они потолковали о Пино, но Роза не сказала, что теперь у нее уже другой. Она только жаловалась, что умирает от скуки, и все повторяла:
– Но что поделаешь? Выйдешь замуж, совсем жизни не будет.
Неотвязная мысль о Гвидо не давала Джинии спать, и подчас она па него злилась – как он не понимает, что должен поскорее вернуться. «Кто его знает, приедет ли он в понедельник, – думала она, – может, и не приедет». И уж кого она просто ненавидела, так это Луизу, которая была всего-навсего его сестрой, а могла видеть его весь день. Она дошла до того, что подумывала пойти в студию и спросить у Родригеса, держит ли
