– Видела бы ты меня в деревне. Только там я пишу по-настоящему. Ни одна девушка не сравнится с холмами.
Джиния была рада, что Гвидо не взял натурщицу, а хотел написать картину, которая опоясывала бы всю комнату, как прорезь в стене, так, чтобы на тебя со всех сторон глядели холмы и ясное небо. Он обдумывал ее, когда был солдатом, а теперь целый день возился с полосами бумаги и делал на них мазки, пока еще просто так, для пробы. Однажды он сказал Джинии:
– Я еще недостаточно хорошо тебя знаю, чтобы написать твой портрет. Подождем.
Родригес почти не показывался: когда к ужину Джиния приходила в студию, он уже сидел в кафе. Зато там бывали другие знакомые Гвидо, которые приходили провести с ним вечер, в том числе и женщины: однажды Джиния увидела окурок, запачканный помадой, и вот тогда-то, чтобы доставить удовольствие Гвидо, она, сказав, что не хочет беспокоить его и стесняется этих людей, предложила ему оставлять дверь открытой, когда он один и хочет ее видеть.
– Я бы приходила всегда, Гвидо, – сказала она, – но я понимаю, что у тебя есть своя жизнь. Я хочу, чтобы, когда мы видимся, мы были одни и чтобы я никогда не бывала тебе в тягость.
Говорить ему подобные вещи доставляло ей такую же острую радость, какую она испытывала, когда они обнимались. Но в первый раз, когда она нашла дверь запертой, она не выдержала и постучала.
Иногда в обед к ней приходила Амелия с осунувшимся лицом и синевой под глазами. Они сразу выходили, потому что Джиния не хотела дать ей время сесть на тахту, и до трех часов слонялись по улицам. Амелия без стеснения заходила в бар и пила кофе, оставляя на чашке пятно помады – она густо красилась, чтобы не выглядеть бледной. Когда Джиния сказала ей, что так она может заразить людей, которые будут после нее пить из этих чашек, Амелия ответила, пожав плечами:
– Пусть моют. Ты что думаешь? На свете полно таких людей, как я. Вся разница в том, что они этого не знают.
– А тебе, видно, лучше, – сказала Джиния. – У тебя голос звонче.
– Ты находишь? – сказала Амелия.
Только об этом они и говорили. Джиния хотела бы о многом спросить Амелию, но не решалась. В тот единственный раз, когда она упомянула о Родригесе, Амелия скорчила гримасу и сказала:
– Брось, ну их обоих.
Но однажды вечером она пришла к Джинии и спросила:
– Ты пойдешь сегодня вечером к Гвидо?
– Не знаю, – сказала Джиния. – У него, наверно, будет народ.
– И ты стесняешься, не хочешь надоедать ему? Приучаешь его развлекаться без тебя? Дура, пока ты не перестанешь тушеваться, у тебя никогда ничего не выйдет.
Когда они шли в студию, Джиния сказала ей:
– Я думала, ты поссорилась с Родригесом.
– Он все такая же свинья, – ответила Амелия. – Подумать только, что я спасла ему шкуру. Это он тебе сказал, что мы поссорились?
– Нет. Он только говорит, что ты нашла удобный предлог, чтобы крутить с этим врачом.
Амелия засмеялась с угрозой в голосе. Когда они подошли к подъезду, Джиния увидела, что окно наверху освещено, и упала духом, потому что до этой минуты надеялась, что Гвидо нет дома.
– Там никого нет, – все-таки сказала она. – Не стоит подниматься.
Но Амелия решительно вошла в подъезд.
Они застали в студии Гвидо и Родригеса, которые разжигали огонь в камине. Первой вошла Амелия, потом Джиния, силившаяся улыбаться.
– Кого я вижу! – сказал Гвидо.
XVІ
Джиния спросила, не помешают ли они, и Гвидо бросил на нее комический взгляд, который озадачил ее. Возле камина были сложены дрова. Амелия между тем направилась к тахте и села, спокойно сказав, что сегодня холодно.
– У кого какая кровь, – пробормотал Родригес, возясь у камина.
Джиния спрашивала себя, кого бы это они могли ждать, если даже затапливали камин. Еще вчера этих дров не было. С минуту все молчали, и ей было стыдно за нахальство Амелии. Когда огонь занялся, Гвидо, не оборачиваясь, сказал Родригесу:
– Ничего, еще тянет.
Амелия расхохоталась как сумасшедшая, и Родригес тоже осклабился от удовольствия. Потом Гвидо встал и погасил свет. Комната, в которой затанцевали тени, стала совсем другой.
– Вот мы и собрались опять, – сказала Амелия. – Как хорошо.
– Не хватает только каштанов, – сказал Гвидо. – Вино есть.
Амелия сняла шляпу, почувствовав себя счастливой, и сказала, что на углу старуха продает жареные каштаны.
– Пусть сходит Родригес, – сказала Амелия.
Но Джиния от радости, что они больше не дуются друг на друга, сама сбежала вниз по лестнице. Ей пришлось порядком побегать, ежась от холода, потому что старухи на углу не было, и, кружа в поисках
