– Посмотри в холодильнике.
– Дома никого? – Рэм направился прямо к кухне.
– А ты что, не из дома?
– Я был у Горошка. Слушай, здесь мясо есть. Можно?
– Не стесняйся. Как Горошек?
– Они уезжают.
Вар показался в проёме кухонной двери:
– Куда уезжают?
– Насовсем уезжают из долины. К родственникам, в другой город.
– Насовсем! В какой город?
– Не помню. Её подружка уже уехала. Вчера. Почти всё оставили. Погрузились на поезд и отчалили. Горошек сильно расстроилась.
– Когда уезжают?
– Пока не знают точно. Квартиру продать, вещи отправить. Папаша её уже распоряжается. Наверно, скоро.
– Подогрей!
– И так хорошо. Ну, что будем делать? – лицо Рэма приняло сосредоточённое осмысленное выражение. Благотворное воздействие хорошего куска жареного мяса.
– Как Горошек?
– Расстроенная. Ты что, уже передумал?
Вар посмотрел на своего друга.
– О чём передумал?
– Я серьёзно.
– Не знаю. А ты?
– Меня зло взяло, когда узнал, что Горошек уезжает. Всё из-за этих сволочей. И Вита убили. Тот гад, мы с ним вместе гуляли.
– На тебя нельзя положиться. Опоздаешь в самый важный момент.
– Не крути мозги. Говори, что задумал. Откуда у тебя пистолет?
– Оттуда. Про пистолет никому.
– Нет, я сейчас выйду на улицу и всем расскажу.
– Я знаю, где он живёт. На той же улице, что Рин. В квартале коренных.
– Лучше его где-нибудь в другом месте подкараулить. Там опасно, узкие улочки, всё слышно. Заблудиться просто.
– Другого места я не знаю. Где его ещё можно подкараулить ночью? Убежать можно по трубе через канал. Я знаю дорогу хорошо.
– По трубе?
– Да. Она широкая, правда, в темноте нужно осторожно. Падать высоко, а воды сейчас по колено.
– Это там, где водопад с воронкой? В прошлом году кто-то в ней утонул.
– Да.
– Ну, ты даёшь! Хотя сейчас воды в канале должно быть совсем мало.
– Я же сказал, что мало. Тот мужик, говорят, пьяный был. Летом с трубы ныряют спокойно. Я нырял. Течение не такое быстрое, доплыть до берега можно спокойно. Перед водопадом есть сетка, правда с дырками. Я ещё не знаю, как его подкараулить. Из дома звать опасно. Нужно последить, может, он уходит из дому по вечерам. Ты его помнишь в лицо?
– Смутно.
– Хорошо. Я послежу, посмотрим, что выйдет. Об этом никому.
– Запарил. Пистолет покажи.
– Спрятан. Ты когда ещё будешь у Горошка?
– Почти каждый день хожу. О тебе спрашивает. Почему не звонишь.
Опустошающие чувства беспрепятственно проникали глубоко внутрь. И не спрятаться от них никуда. Даже среди отражающих свет низкого Солнца белых вершин и нетронутых снежных полей в затемнённых длинными зимними тенями непроходимых ущельях. Беспомощный, Вар не пытался тогда сопротивляться, замирал в ожидании, страшась ещё большей опасности. Что за этой волной не последует другая, безрассудная и спасительная волна решимости, побеждающая на короткое время страх, бессилие и одиночество. Вар тихо удивлялся, что люди вокруг не замечают в нём ничего особенного, что его не останавливают на улице прохожие и не спрашивают, всё ли с ним в порядке. С ним, вероятно, всё в порядке. Просто иногда вдруг накатит такое, перед чем кажется бессильной даже самая желанная на свете улыбка.
– Привет! Заходи. Как здорово, что ты пришёл!
Какое прекрасное лицо. Грустное и тёплое. Горошек наклонилась, чтобы достать ему домашние тапочки, тонкое платье обтянуло лёгкие и выразительные линии её спины и ягодиц. В прихожей было необычно тепло для зимнего сезона в городе Шаш.
– У вас жарко, я без тапочек обойдусь.
– Мама любит, когда тепло. Померяй эти. Ты почему так давно не звонишь?
– Вот пришёл.
– Хочешь чаю?
– Не откажусь.
Кухня казалась совершенно незнакомой, хотя он уже был здесь один раз.
– Одна?
– Да, родители на работе.
– Так поздно?
– Они всегда задерживаются. Папа часто ночью приходит.
– Рэм мне сказал, что вы уезжаете?
– Да, собираемся.
– Страшно?
– Не знаю. Папа уже давно хотел уехать туда, где он родился. Он всегда говорит, что здесь ему трудно развернуться. А теперь и мама не против. Моя подружка уже уехала. Её папа ещё совсем больной, но они не хотели здесь больше оставаться.
– А ты?
– Я не знаю.
Вот здесь мне нужно находиться всё время. Пить чай, приготовленный этими руками, бросать незаметные взгляды на белую шею.
– Рэм рассказал про вашего друга. Как жалко его!
– Жалко. Я Вита очень любил, – Вар почувствовал, что его глаза увлажнились, и старался приглушить наплыв чувств. Глаза Горошка смотрели в его глаза с грустной простотой. Не пытаясь проникнуть глубоко, просто светились и грели. Как будто они умели так греть только его одного во всей вселенной.
Он стал рассказывать ей истории про них с Витом и Рэмом, забыв, что она уже слышала их не один раз. Всё равно. Симпатичным шашам всегда нравятся эти истории. Очень давнее наблюдение. Интерес искристых глаз ласкал, весёлый смех проникал глубоко, наполнял теплом и спокойствием. Всё будет хорошо.
– Я сижу и жду его. Час проходит, уже где-то половина второго. Я знаю, что он приедет, только вот когда. Наконец, к концу второго часа, вдруг вываливается из автобуса, и самое первое, что он мне говорит: «Слушай, я забыл деньги дома, подождёшь, пока съезжу за ними?»
Горошек смеялась заразительно и грустно. Он незаметно вдыхал воздух, пытаясь уловить аромат открытой кожи её рук и шеи. И не был уверен, когда вдруг удавалось, кажется ли ему эта сладость или нет. Она должна пахнуть именно так.
Он наговорил аппетит, Горошек накормила его вкусным маминым борщом с большим куском мяса. Несомненный знак частых посещений этого дома Рэмом. Мясо не задержалось на тарелке. После борща на столе опять появился чай и домашнее варенье, хотя уже не было места ни для того, ни для другого.
Совсем поздно. Они оба откинулись на спинки стульев, чувствуя надвигающуюся сонливость.
