на секунду. Мои люди тоже следят за Гамильтоном и Хуаном, но издалека, чтобы не вызвать подозрений.
— Вы всерьез полагаете, что Эдгар связан с торговлей детьми? — недоверчиво спросил Ральф. — Я почему-то этому не верю.
— Нет, тут совсем другое. Он нужен для того, чтобы отмывать через его благотворительные фонды грязные деньги. — Инспектор взглянул на часы. — Ну, мне пора. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды.
Долли проводила его задумчивым взглядом и обернулась к Ральфу.
— Мне кажется, что-то здесь не так.
— Мне тоже, — ответил он. — Но бессмысленно строить догадки, завтра все узнаем.
— Да… — Она подошла к нему и прижалась всем телом, словно ища защиты. — А пока…
Ральф обнял ее за плечи и погладил по голове. Сейчас не хотелось думать о чужих бедах, в которых ты все равно не можешь ни разобраться, ни помочь. Зато рядом стояла чудесная женщина, которая нуждалась в его заботе. И не важно, как потом сложатся их жизни: эти минуты полного доверия стоили многого.
— Не отпускай меня, — прошептала Долли и закрыла глаза. — Мне почему-то страшно…
— Ну, принцесса, не бойся. Это ведь обычное задание, ничего с нами не случится.
Она прервала его долгим поцелуем, от которого у обоих захватило дыхание. Тори, которая уже, похоже, свыклась с такими обстоятельствами и с присутствием в жизни ее хозяйки мужчины, забралась на диван, уткнулась мордочкой в небрежно брошенную шляпу и засопела.
Ральф потянул Долли за собой в спальню. Там царил полумрак, плотные шторы на окнах были задернуты, и солнечные лучи не проникали в комнату. Горничная заново перестелила постель — белоснежные прохладные простыни так и манили к себе. На туалетном столике в хрустальной вазе алели розы.
— Какая романтическая обстановка, — мечтательно сказала Долли. — Представляю, что должны чувствовать настоящие молодожены…
Под внимательным взглядом Ральфа она смешалась и замолчала: нельзя показывать никому свою слабость. А особенно этому ковбою, который с каждым днем все сильнее завладевал ее сердцем.
— Кто же мешает тебе выйти замуж? — тихо спросил он. — Найдется немало мужчин, которые с радостью наденут на твой пальчик обручальное кольцо.
Долли грустно улыбнулась.
— Нет, это не для меня. Не хочу повторить судьбу своей матери.
Ральф пожал плечами: как все сложно и запутано, и звучит не слишком искренне. Он мог бы хоть сейчас сделать ей предложение, но какой в этом смысл, если отказ неминуем. Не лучше ли просто заняться любовью, чем вести подобные беседы.
Он медленно провел рукой по груди Долли, обхватил ладонью и легонько сжал. Потом расстегнул пуговицы на блузке и, сняв ее, бросил на ковер. Туда же последовали и брюки. Обнаженная, стройная, загорелая, Долли стояла перед ним, и черные волосы волной падали на ее плечи.
— Я уже говорил, что ты очень красивая?
— Да, но я не против, если ты будешь повторять это почаще.
Он прижал ее к себе, чтобы почувствовать близость и тепло этого гибкого желанного тела. Удивительно, прежде Ральф никогда не испытывал такого прилива нежности. Ему хотелось утешать и защищать Долли от неведомых опасностей, а это, если верить книгам, первый признак влюбленности. Пора сказать себе честно, что не только страсть толкает его к этой женщине, хрупкой и сильной одновременно.
Долли обхватила Ральфа руками, щекой прижавшись к его груди и слушая, как бьется сердце. Ровный пульс жизни начал убыстряться, когда она кончиками пальцев провела по впалому животу и ниже, лаская его. Ей вдруг захотелось полностью подчинить Ральфа себе, сделать так, чтобы он совершенно потерял голову. Что она хотела этим доказать — себе или ему? Долли и сама не знала, может быть, просто надеялась, что, охваченный страстью, он скажет те единственные слова, которых она так ждала.
Опустившись на колени, она расстегнула пряжку на ремне и потянула вниз молнию. Ральф не пытался ее остановить: прикосновения нежных губ к его коже дарили такое наслаждение, что он с трудом сдерживал стоны. Долли подтолкнула его к кровати, и Ральф, не устояв на ногах, упал на мягкую перину.
— Что ты делаешь, принцесса? — спросил он, задыхаясь.
— Молчи! — потребовала она срывающимся шепотом. — И не двигайся.
Ральф закрыл глаза, полностью отдаваясь неизведанным прежде, несмотря на довольно богатую любовную практику, ощущениям. Долли ласкала его, трепетные пальцы пробегали по телу, влажные губы скользили по груди, пряди густых волос покалывали, словно крохотные иголочки, и накрывали лицо ароматной волной.
Он попытался приподняться, чтобы обнять Долли, она остановила его решительным жестом. Похоже, зеленоглазая принцесса решила измучить его, довести до полного изнеможения. Но это было так сладко… Ее ладони, казалось, прикасались к коже везде, словно она, как древнее индийское божество, обладала сотней рук.
Ральф, не выдержав, застонал: желание было настолько велико, что существовало уже как бы отдельно от сознания.
— Я не могу больше…
Он сходил с ума от страсти, готов был, как дикий зверь, наброситься на свою жертву, пронзить насквозь так, чтобы она задохнулась в его объятиях. И Долли, почувствовав этот накал страсти, готовый выплеснуться и опалить ее изнутри, села сверху. Как прекрасная амазонка, она то приподнималась вверх, то опускалась, и эти медленные движения доставляли обоим головокружительное удовольствие.
Они покачивались, словно постель была плотом, унесшим их в океан любви, где волны накатывают и захлестывают, где штиль нежных ласк сменяется бурей страсти, и вновь через некоторое время все затихает.
Когда Долли открыла глаза, ей показалось на мгновение, что она действительно перенеслась в другой мир. Прощальный свет заходящего солнца окрашивал шторы в темно-алый цвет и бросал на стены теплые отблески. Ветер приносил прохладу и овевал разгоряченные тела, усталые, но так и не насытившиеся друг другом.
— Ты моя прекрасная наездница, — прошептал Ральф, возвращаясь к реальности из волшебной страны любви.
— Сразу видно, что ты настоящий ковбой, — ответила Долли, насмешкой маскируя истинные чувства.
Она сама испугалась того, что испытывала к Ральфу, потому что это означало новую зависимость. А она хотела всегда оставаться свободной, хоть и понимала, что это невозможно. Любовь — это рабство, пусть и приятное. Ты становишься пленником собственного сердца, оно, а не разум управляет тобой, заставляет совершать поступки, о которых потом часто приходится жалеть.
— Почему это тебя так раздражает? — Ральф приподнялся и сел на постели. — Я люблю Техас, люблю лошадей — что в этом плохого?
— Ничего, — еле слышно произнесла Долли и отвернулась.
Не могла же она сказать, что уже начинает ненавидеть этот Техас, потому что скоро Ральф вернется туда, женится на какой-нибудь юной простушке с белокурыми косами и навсегда исчезнет из жизни самой Долли. Эта мысль казалась такой невыносимой, что она едва удержалась от слез. Неужели несколько мгновений наслаждения настолько расслабили и обессилили ее, что она готова разрыдаться, не стесняясь присутствия Ральфа?
Ах, как бы это было сладостно и горько — упасть ему на грудь, обвить руками шею и заплакать, тихонько жалуясь, ища сочувствия и понимания. Рассказать свою жизнь, излить в соленых капельках обиды, выплакать из себя боль, забыть о разочарованиях…
— Что с тобой? — с тревогой спросил Ральф. — Чем ты расстроена?
— Нет, милый, со мной все в порядке. — Она попыталась улыбнуться, отвела с лица волосы. — Давай сегодня не будем выходить из номера.
