Бойцовский клуб (пер. В. Завгородний)

Запах уксуса — и огонь на твоей руке в конце длинной дороги гаснет.

Запах палёной плоти и тошнотворный больничный запах мочи и уксуса.

Убить всех этих людей было правильно, говорит Тайлер.

На тыльной стороне твоей руки блестящий волдырь ожога, как пара губ, точно в форме поцелуя Тайлера. Вокруг поцелуя маленькие точки сигаретных ожогов от чьих-то слез.

Открой глаза, говорит Тайлер — и в его глазах слезы.

Поздравляю, говорит Тайлер. Ты на один шаг ближе к самому дну.

Ты должен знать, говорит Тайлер, что первое мыло было сделано из героев.

Думай о подопытных животных.

Думай о мартышках, запущенных в космос.

Без их смерти, без их боли, без их жертвы, говорит Тайлер, у нас не было бы ничего.

Глава 10

Я ОСТАНАВЛИВАЮ ЛИФТ МЕЖДУ ЭТАЖАМИ. Тайлер расстегивает пояс.

Когда лифт останавливается, супницы на тележке перестают звенеть. Пар поднимается к потолку лифта, когда Тайлер снимает крышку с супницы.

Тайлер достает и говорит: не смотри на меня, а то я не смогу.

Это томатный суп-пюре с кориандром и моллюсками. Среди них никто не почувствует того, что мы туда добавим.

Я говорю, поторопись, и смотрю через плечо на Тайлера, свесившего полдюйма в суп. Выглядит забавно: как будто слон в белом фраке и бабочке сунул в суп свой коротенький хобот.

Тайлер говорит: я сказал — не смотри.

Передо мной в двери лифта небольшое окошко, сквозь которое я вижу служебный коридор. Лифт остановлен между этажами, так что я вижу всё с точки зрения таракана на зелёном линолеуме. С высоты тараканьего роста зелёный коридор тянется до самого горизонта, мимо приоткрытых дверей, где великаны и их великанские жены пьют шампанское бочками и перекрикиваются, обвешанные бриллиантами больше меня размером.

На прошлой неделе, говорю я Тайлеру, когда адвокаты коллегии «Empire State»[54] праздновали рождество, у меня встал, и я засовывал член в апельсиновый мусс.

На прошлой неделе, говорит Тайлер, он остановил лифт и пёрнул на полную тележку «Воссопе Dolce»[55] для чаепития «Junior League» [56].

Тайлер знает, как хорошо меренги впитывают запах.

С высоты тараканьего роста мы слышим пленную арфистку, играющую для титанов, накалывающих на вилки бараньи ножки. Каждый укус размером с поросёнка. Каждый рот — разрывающий Стоунхендж слоновой кости.

Я говорю: ну давай уже.

Тайлер говорит: я не могу.

Если суп будет холодным, они отошлют его обратно.

Великаны иногда отсылают еду обратно на кухню вообще без причины. Они просто хотят увидеть, как ты бегаешь за их деньги. На таких ужинах, на таких банкетах, они знают, что чаевые уже включены в счет, а потому обращаются с тобой как с грязью. На самом деле мы ничего не отвозим обратно в кухню. Поменяй pommes Parisienne[57] и asperges Hollandaise[58] местами на тарелке, подай кому-нибудь другому, и внезапно всё станет нормально.

Я говорю: Ниагарский водопад. Разливы Нила.

В школе мы считали, что если опустить руку спящего в тёплую воду, он обмочит постель.

Тайлер говорит: о Позади меня Тайлер говорит: о да. Да, пошло. О, всё. Да, да.

За полуоткрытыми дверями из залов в служебные коридоры двигаются золотые, чёрные, красные юбки размером с золотой бархатный занавес Old Broadway Theatre. Снова и снова пары седанов Cadillac из чёрной кожи со шнурками на месте ветровых стекол. Над автомобилями двигается целый город офисных небоскрёбов в красных кушаках.

Не перестарайся, говорю я.

Мы с Тайлером превратились в партизан-террористов индустрии обслуживания. Саботажники званых ужинов.

Отель обслуживает праздничные обеды, и когда кто-нибудь заказывает еду, они получают еду, вино, фарфор, хрусталь и официантов. Они получают всё, и оплачивают один счёт. И раз они знают, что не могут недодать тебе чаевых, ты для них становишься просто тараканом.

Тайлер однажды обслуживал званый обед.

Тогда Тайлер и превратился в официанта-ренегата[59].

В тот первый званый обед Тайлер подавал рыбу в этом стеклянном и белом облаке дома, который как бы парит над городом на стальных ногах, упирающихся в склон холма.

Посреди перемены рыбных блюд, пока Тайлер мыл тарелки после перемены спагетти, хозяйка вошла на кухню, сжимая в руке клочок бумаги, развевающийся как флаг — так тряслись её руки. Сквозь стиснутые зубы мадам хотела знать, видели ли официанты кого-либо из гостей идущим по коридору к спальной части дома. Особенно — гостей-женщин. Или прислугу?

В кухне — Тайлер, Альберт, Лен и Джерри, моющие и складывающие тарелки, и помощник повара Лесли, нарезающий чесночное масло на артишоки, фаршированные креветками и эскарго[60].

Мы не должны заходить в ту часть дома, говорит Тайлер.

Мы входим через гараж. Всё, что мы должны видеть, это гараж, кухня и столовая.

Хозяин появляется позади жены в дверном проёме и забирает клочок бумаги из её трясущейся руки.

Всё образуется, говорит он.

Как я могу смотреть на этих людей, говорит мадам, если я не знаю, кто это сделал?

Хозяин кладет ладонь на её спину в белом шёлковом праздничном платье, которое так подходит к её дому, и мадам выпрямляется, её плечи расправляются, и она внезапно успокаивается.

Они — твои гости, говорит он. И этот вечер очень важен.

Выглядит забавно, как чревовещатель, оживляющий свою куклу. Мадам смотрит на своего мужа, и легонько подталкивая, он ведёт её обратно в столовую. Записка упала на пол и сквозняком от хлопнувшей кухонной двери записку относит к ногам Тайлера.

Альберт говорит: что там написано?

Лен начинает мыть тарелки от перемены рыбных блюд.

Лесли засовывает поднос с артишоками обратно в печь и говорит: правда, что там такое?

Тайлер смотрит Лесли в глаза и говорит, не поднимая записку: в один из этих элегантных флаконов духов, я влил немного своей мочи.

Альберт улыбается: ты нассал в её духи?

Нет, говорит Тайлер. Он просто оставил записку засунутой между флаконами. У нее там штук сто флаконов на столике у зеркала в спальне.

Лесли улыбается: так на самом деле ты ничего не сделал?

Нет, говорит Тайлер. Но она этого не знает.

Остаток бело-стеклянного ужина в небе Тайлер продолжал соскребать с тарелок хозяйки холодные артишоки, потом холодную телятину с холодным pommes duchesse[61] , потом холодный choufleur а lа Polonaise[62]. Тайлер наполнял её бокал вином с дюжину раз. Мадам сидела и смотрела на всех едящих женщин-гостей, пока, наконец, между тем, как уносили тарелки изпод шербета и тем, как подавали apricot gateau[63], место мадам во главе стола вдруг не опустело.