быть не могло. Я встретился с людьми, они мне объяснили, что никакого обмена не было. Что его освободили за деньги — Андрея Астраницу, я имею в виду. Причем задача была — вытащить находящегося в той же яме корреспондента ИТАР-ТАСС Владимира Яцину, но на него не хватило средств.
То есть никакого обмена по Андрею Бабицкому на тех военнослужащих не было.
При этом было заявлено, что этим занималась Комиссия при Президенте России. Я знаю не только членов комиссии, в состав которой входят десять депутатов Государственной Думы (в частности Элла Памфилова, Юлий Рыбаков и другие), но и руководителей этой комиссии и офицеров рабочей группы этой комиссии (я с ними вместе работал в Чечне) — я каждого из них знаю. Это — люди, которые рисковали своей жизнью ради спасения людей, и никогда они не пошли бы на вот подобный обмен. Я позвонил заместителю председателя комиссии Константину Голумбовскому… Могу назвать его телефон: 206-38-09. И он мне сказал так: «Ты же знаешь меня. Такого не было, и быть не могло». Это же мне подтвердил и в структуре президентской администрации человек, который курирует комиссию. Я спросил у них, могу ли я об этом написать, опубликовать их высказывания. Они разрешили, и эти высказывания были опубликованы.
То есть комиссия никакого отношения к обмену военнослужащих на Андрея Бабицкого не имеет. И никто не имел права… Согласно постановлению Государственной Думы, все решения об обмене, начиная с 13 декабря, применяются только по представлению Комиссии при Президенте России.
Тот офицер, который озвучил, что Бабицкий был обменян на Андрея Астраницу и группу солдат, — зовут этого офицера Игорь Петелин. Он присутствовал вот в тот момент. Его я хорошо лично знаю. Он сотрудник Федеральной службы безопасности, член рабочей группы Комиссии при Президенте России. Он не имел права обменивать. Никакого протокола об обмене комиссия не имеет. Ни один из депутатов и членов комиссии такой протокол никогда бы не подписал.
Собственно говоря, это нетрудно проверить, потому что полгода действовало это постановление, с 13 декабря по 13 июня этого года. И за это время было всего лишь два заседания комиссии об обмене — от 6 и 13 июня этого года. Вот два протокола. По обмену на Андрея Бабицкого там никаких данных нет.
Почему Андрею Бабицкому грозила опасность, я знаю. В первую чеченскую кампанию — есть факты такие и во вторую чеченскую кампанию — в первую чеченскую кампанию две трети погибших военнослужащих погибло не от рук боевиков, а в результате внутренних «разборок», неосторожного обращения с оружием, или самоубийства, или умышленного убийства друг друга. Я знаю, что, не предполагаю, а знаю, что такие команды давались сотрудникам ГРУ, по ликвидации своих людей, и давались спецназам МВД. В такое положение попадали мои офицеры, которых я вытаскивал из ям.
Я знаю случаи, когда людей в ямах расстреливали без суда и следствия. Я сам доставал их трупы. Поэтому, зная об этом, я знал, что грозит Андрею Бабицкому, я знал, что с ним могли расправиться без суда и следствия. Такие люди были. Поэтому мы и предприняли все шаги для того, чтобы в этой ситуации, чтобы такого с ним не произошло. Но с ним могло произойти такое…
Просто, это очень недалекие люди, которые… они, как бы, совершив одну ошибку по отношению к Андрею, когда захватили его, избили, посадили в Чернокозово, продержали там более десяти суток, неизвестно почему… они решили «исправить» эту ошибку. Исправлять начали, совершая новые ошибки. Это было перманентное беззаконие по отношению к этому человеку…
Андрей — очень опытный человек. Я его знаю с 1995 года по Чечне, когда я служил в составе 205-й мотострелковой бригады. Он очень опытный журналист. Он психологически готов был к работе журналиста в сложных условиях, условиях боевых действий. И Андрей не давал повода… Есть, знаете, такая наука — виктимология — наука о жертвах преступления. Почему преступник мог бы этого убить, а он убивает этого. Так вот, Андрей как раз, видимо, в совершенстве этим делом овладел, психологически был готов и не давал повода для того, чтобы его ликвидировали. Он выполнял все то, что ему говорили. Сказали сидеть в этом «автозаке» зимой при минусовой температуре — он сидел. Спокойно сидел в Чернокозово. Когда его везли в машине и угрожали — против него применили бы оружие, поэтому он выполнял все то, что ему говорили, и у этих людей не было к нему претензий.
Ну, и может быть, еще помогли немножко везения и немножко — случай. Но главная, я считаю, закономерность, она в нем заложена.
Он знал, как себя в этой ситуации вести, и вел себя, когда в положении заложника он находился, очень правильно и очень разумно.
Савик Шустер: Свидетелю Вячеславу Измайлову удалось возвести процесс на тот уровень, который был необходим адвокатам Генри Резнику и Александру Зозуле, — выше обвинений, выдвинутых государством. Прокурор поставил себе не менее благородную задачу — не позволить в процессе ни одного обидного слова в адрес Республики Дагестан. Он с этим справился, благодаря атмосфере глубокой порядочности, создавшейся в зале суда и на улицах Махачкалы. К нам подходили люди, выражали поддержку, фотографировались с «гражданином Бабицким и адвокатом Резником», просили у них автографы. А наши коллеги-журналисты всех средств информации точно и честно отразили эту атмосферу.
К примеру, Калимат Месриева, тетя Назима Керимова, в доме которой Бабицкий ночевал в ночь с 24 на 25 февраля, так отвечала на вопросы.
Рашидхан Магомедов: В своих показаниях на следствии вы говорили, что вам как-то вот гость… как-то он не понравился вам.
Калимат Месриева: Он не понравился.
Рашидхан Магомедов: Не понравился. Сейчас вы его рассмотрели?
Калимат Месриева: Сейчас рассмотрела.
Рашидхан Магомедов: Как он вам сейчас?
Калимат Месриева: А вы знаете, когда он заходил, он здорово был…. Знаете, вот, таким неприятным запахом у нас квартира из-за этого пропахла, мне не понравилось. А вечером к нам мужики приходят такие, одетые… Ну, он с дороги, наверное, был…
Рашидхан Магомедов: Но вот сейчас он больше нравится вам?
Калимат Месриева: Да, очень нравится.
Рашидхан Магомедов: Очень нравится…
Савик Шустер: Омар Асхаб Алиасхабов, старший из трех сотрудников Хасавьюртовского ОМОНа, задержавших Бабицкого днем 25-го, сказал следующее.
Генри Резник: Министр, он что, поблагодарил вас, вот как?
Омар Асхаб Алиасхабов: Поблагодарил. Когда мы с работы обратно в свой Хасавьюрт поехали, там получили мы по 500 рублей, по документам.
Генри Резник: А как вот министр, он, может быть, говорил вам, за что он собирается вас премировать? Вот за что конкретно?
Омар Асхаб Алиасхабов: За бдительность.
Генри Резник: За бдительность? Вот, собственно говоря, что он говорил, конкретно? Вот, что это за ситуация такая? Почему вам такая благодарность должна быть все-таки? Не обычный человек какой-то?
Омар Асхаб Алиасхабов: В точности я не помню.
Генри Резник: Не помните? У меня вопрос к Бабицкому. Можно? Андрей Маратович, после того, как вы были доставлены, ну, судя по показаниям, к министру, да? — к самому, что там происходило? Что там было, может быть, вы помните? Какие разговоры, и за что, если помните, министр собирался действительно поощрить и, как выяснилось, поощрил всю тройку, которая вас задержала не как убийцу, и не как вора?
Андрей Бабицкий: Министр вызвал корреспондента местного телевидения. Присутствовал пресс- секретарь Министерства внутренних дел Абдул Мусаев. Министр вызвал сотрудников, которые произвели задержание, и поблагодарил их (я точно помню формулировку) за то, что они «спасли мне жизнь».
Генри Резник: Алиасхабову вопрос: вот вы слышали, что сказал Андрей Маратович? Что вот, министр, как он помнит, поблагодарил вас за то, что, как он считал, вы спасли человеку жизнь. Это правильно?
Омар Асхаб Алиасхабов: Правильно.
Савик Шустер: Все это подтвердил коллега Алиасхабова Эльдар Аджиев.
Генри Резник: У министра в кабинете — какой там разговор произошел?
