скоро я сама узнаю все имена. Затем прозвучал звонок на первый урок, и мистер Куинс обронил на прощанье:
— Ладно. Давайте заниматься делом.
Он вышел, и рыжий мальчик сразу полез за одну из обучающих машин и занялся привинчиванием ее задней стенки.
— В один прекрасный день мистер Куинс поймает тебя, Джимми, и тогда действительно будет беда, — заметила ближайшая ко мне девочка.
— Я просто любопытен, — ответил Джимми.
Ребята в меру сил игнорировали меня, вероятно зная о том, как относиться ко мне, не больше, чем я — как относиться к ним. Они наблюдали за мной, и я ничуть не сомневалась, что при первом же удобном случае они расскажут все и каждому — что, по их мнению, представляет собой эта новенькая с Четвертого Уровня. Я быстро поняла, что они смотрели на нас так же подозрительно, как мы на Четвертом смотрели на них. Но только в нашем случае это было оправдано, в их — нет.
Мне совершенно не понравилось, что эти девчонки, поглядев на меня, потом наклонились друг к дружке и стали шептаться и хихикать, и будь я более уверена в себе, я бросила бы им вызов. Но пока я притворилась, что ничего не замечаю.
После первого урока трое ребят ушли, остался только Джимми Дентремонт. Я тоже, поскольку в моем расписании значился и второй урок в классе. Джимми пристально меня разглядывал, и это мне не нравилось. Я совершенно не знала, что сказать. Впрочем, многие люди глазели на нас, тыкали в нас пальцами и даже подсматривали за нами с той минуты, как мы переехали в Гео-Куод.
Нашу мебель перевезли в субботу утром — то, что мы хотели взять с собой, а мы с Папой прибыли в полдень, захватив, что полегче. У меня были четыре коробки, заполненные шкатулочками, одеждой и всякими мелочами. Еще там была спасенная мною старинная губная гармошка — примерно восьми дюймов в длину, с латунными торцами и дырочками для пальцев. Она нашлась, когда мы разбирали какую-то старую Папину коробку. Папа отложил ее в свою кучу «на выброс», но я ее оттуда сразу же забрала. Иногда я совсем не понимаю своего отца.
Коробки прибыли в мою новую комнату. Она была просторней старой, и еще тут было гораздо больше книжных полок, чему я очень обрадовалась. Не люблю, когда книги свалены в кучу из-за отсутствия места. Мне нравится, когда они стоят аккуратно и ими удобно пользоваться.
Я смотрела на коробки, набираясь решимости разом их разобрать, а пока что взялась за губную гармошку — почему-то захотелось посмотреть, какие звуки я смогу из нее извлечь. Три минуты — ровно столько прошло спокойно, а потом раздался звонок в дверь.
Первыми были соседи. Они ввалились целой толпой.
— О, мистер Хаверо! Это так волнующе, узнать, что вы здесь, в нашем коридоре, мы надеемся, вам здесь понравится, как и нам… И мы иногда собираемся вместе, знаете, на вечеринку, имейте это в виду… О! А это ваша дочь? Как она мила, как восхитительна, мистер Хаверо, я не шучу, поверьте, и вы знаете, мистер Хаверо, есть несколько вопросов, которые я намеревался обсудить с нашим представителем в Совете, но теперь, когда вы здесь, ну, я с таким же успехом могу сказать это прямо вам, ха-ха, так сказать, на самый верх…
Потом пошли просто любопытствующие и просители, множество просителей. От соседей их отличало то, что меня они старались умаслить так же, как и Папу. Соседи обрабатывали только Папу.
Уж не знаю, почему так, но обычно приятнее встречаться как раз с теми людьми, у которых хватает ума и такта остаться в таких случаях дома и никого не беспокоить. Но соотношение в количестве тех и других — грустная и, наверное, неразрешимая проблема.
Через несколько минут Папа отступил в свой кабинет, и жаждущие с ним поговорить целиком заполнили гостиную. В новой квартире было два крыла, и между ними гостиная — как начинка в сэндвиче. В одном крыле находились две спальни, ванная и кухня со столовой, в другом — комнаты отца и его кабинет. К дальней стене кабинета примыкала еще одна, меньшая квартирка. Со временем там предполагалось устроить комнату ожидания или приемную для посетителей, но она была еще не готова.
Некоторое время я наблюдала за публикой, потом протолкалась сквозь толпу и ушла в спальню. Оттуда я позвонила Мэри Карпантье.
— Хелло, Миа, — сказала она. — Посмотришь на тебя по видику, и кажется, что ты еще дома.
— А я и есть дома. Еще не переехала.
— О, — произнесла Мэри, и лицо у нее вытянулось. Должно быть, она настроилась на звонок с большого расстояния.
— Ха, — сказала я, — не волнуйся. Шутка! Я переехала.
От этих слов лицо Мэри снова просветлело, и мы немного поболтали. Я рассказала ей о назойливых людях, захвативших нашу гостиную, и мы как сумасшедшие смеялись над воображаемыми поручениями, которые мы им придумывали. И еще мы вновь поклялись, что будем верными подругами на веки вечные.
Поговорив с Мэри, я вышла в холл — и вдруг увидела выходящего из моей спальни грузного мужчину. Я точно знала, что раньше с ним не встречалась никогда.
— Что вы тут делаете? — спросила я.
Прежде чем ответить, он на мгновение сунул голову в соседнюю комнату. Любопытствую, — сказал он. — Как и ты.
— Я не любопытствую, — возразила я спокойно. — Я здесь живу.
Он понял, какую совершил ошибку, ничего не ответил, покраснел и поспешно шмыгнул мимо. И с тех пор так бывало частенько.
Но вернемся в класс.
Пристально глядя мне в лицо, Джимми Дентремонт спросил:
— А что у тебя с глазом?
Я вообще не считаю нужным отвечать на наводящие вопросы. Но даже без того у меня не было ни малейшего намерения рассказывать первому встречному мальчишке, «что у меня с глазом».
— Тебе сколько лет? — спросила я ровным голосом.
— Зачем тебе?
— Если ты и в самом деле такой маленький, каким кажешься, то не пристало тебе ни о чем меня спрашивать. Детям полагается вести себя так, чтобы их видели, но не слышали.
— Да ну, — сказал Джимми, — я постарше тебя. У меня день рождения 8 ноября 2185 года.
Если он не врал, значит, он действительно был меня старше на три недели.
— Откуда ты знаешь, сколько мне лет? — спросила я.
— Поинтересовался, когда узнал, что вы сюда приезжаете, — откровенно признался он.
Теперь вам понятно, что я имею в виду? Все глазеют и подсматривают.
Прозвенел звонок на второй урок.
— Это Первый Класс? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Джимми Дентремонт. — Об этом не говорят.
Это я сама знала. Логика у взрослых проста: дети не должны чувствовать себя неловко или, наоборот, чересчур зазнаваться в зависимости от того, в каком классе они учатся. Хотя, проделав однажды элементарное сравнение табелей, каждый отлично знает, какого уровня его класс.
Просто Джимми Дентремонт был упрямым мальчишкой. Пока что мы лишь прощупывали друг друга, и я, не имея никакого представления о том, как мне к нему относиться, не знала также, поладим мы или нет.
После обеда меня снова вызвал к себе мистер Куинс. При виде синяка брови у него опять поднялись — мистер Куинс явно его не одобрял. А причиной вызова было то, что у меня меняется расписание.
— Мистер Мбеле, — проговорил мистер Куинс и вручил мне бумажку с адресом.
— Извините? — опять не поняла я.
— Вашим опекуном теперь будет мистер Мбеле. Не мистер Уикершем, как я сказал утром, а мистер Мбеле. Ясно? Но все остальное, что я говорил утром, остается в силе. С мистером Мбеле вы встретитесь в среду в два часа, и помните, пожалуйста, насчет опозданий. Я не хочу, чтобы в подопечной мне школе опаздывали. Дурную репутацию заработать проще всего, а отговорки и оправдания я ненавижу.
