— Предложение? — хором воскликнули все трое.
— Черт бы вас побрал! — Эррол резко повернулся и вышел из палатки в дождливую ночь, забыв и ментик и доломан.
— Что, по-вашему, с ним случилось? — поинтересовался Джейми.
Рейф и Квинлан переглянулись.
— Угрызения совести? — предположил Рейф.
— Так ты напишешь? — спросил Джейми. — Я имею в виду письмо этой шлюшке.
— Не знаю. — Квинлан взял перо. — Хотя с женщинами он ведет себя как настоящая свинья, он все же наш друг.
— И лучший офицер полка, — тихо добавил Рейф. Губы Квинлана медленно растянулись в улыбке.
— Ты слишком скромен, Хиллфорд. Мне бы доставило удовольствие изобразить на бумаге характер Эррола. — Он быстро набросал на листе руку, держащую знамя. — Очерк о распутнике, попавшем в затруднение.
— Он тебя за это не похвалит, — заметил Джейми. — Кстати о женщине. Возможно, он действительно сделал ей ребенка.
Квинлан многозначительно поднял бровь:
— Я не уверен в том, что она существует. Ты же видел, каким бывает Эррол, когда рвется в бой. Он может поддаться на любую провокацию.
— Она существует, — спокойно проговорил Рейф. — Петтигрю обливался потом от страха.
Все трое помолчали. Эррол Петтигрю никогда не выказывал признаков страха. Ни при каких обстоятельствах.
— Я должен отправить свое письмо. — Джейми похлопал себя по нагрудному карману. — Мне хочется поскорее выяснить, суждено ли мне испытать счастье.
Рейф с любопытством посмотрел на молодого человека:
— Может, стоит пощадить чувства дамы и подождать с отправкой до конца сражения?
— Ни за что! В отличие от тебя я уверен, что останусь в живых.
— Ах, безрассудство молодости! — насмешливо вздохнул Квинлан, заметив, как на обычно спокойном лице Рейфа промелькнула боль.
Джейми не сдавался:
— Я сегодня же поеду в Монт-Сен-Жан в надежде увидеть, как отправят мое письмо. Ты поедешь со мной, Хиллфорд?
Рейф отрицательно покачал головой.
— Желаю вам обоим спокойной ночи. — Он хмуро посмотрел на друзей. — До завтра.
Час спустя Квинлан разглядывал письмо. В неверном свете догорающей свечи оно то и дело расплывалось в неясное пятно.
Квинлан сомневался, стоит ли сообщать беременной женщине о разрыве помолвки. Дабы успокоить свою совесть, он убеждал себя в том, что такой женщины не существует. А если и существует, то он сделает ей одолжение, избавив от грустной перспективы связать свою жизнь с бароном Лисси.
Отличный солдат, душа любой компании, веселый собутыльник и повеса, Эррол не представлял собой ничего хорошего в качестве мужа. Ни одной женщине, пусть самой любящей, не под силу надолго завладеть его вниманием и тем более сердцем.
Квинлан отложил в сторону письмо и потер ноющие виски. Возможно, он делает из мухи слона. Когда женщина ложится в постель с тем, кто не является ее мужем, она знает, что рискует. Кто он такой, чтобы судить?
И все же история с нахальной обманщицей затронула его душу драматурга.
Квинлан снова взялся за письмо. Он обращался к незнакомке так, будто она была его собственной любовницей, а сам он — пользующимся дурной славой распутником. Стремясь пристыдить ее и в то же время смягчить удар, он намеренно выбирал такие выражения, которые обязательно вызовут у нее гнев. Ярость и праведное негодование, надеялся он, затмят ее тоску. А может, он делал это из малодушия?
Неожиданно свеча погасла.
— Кто скажет, что таит в себе женское сердце? — произнес во мраке Квинлан.
На улице продолжал лить дождь. Вода собиралась в ручейки, которые затекали под влажный пол палатки, заполняла глубокие отпечатки сапог в грязи.
Рейф лежал на кровати. Он прикрыл глаза рукой, хотя знал, что все равно не заснет. Возможно, это последняя ночь в его жизни.
Он не помнил, когда впервые у него возникло ощущение, что он никогда не вернется. Вероятно, это случилось после последнего письма Деллы. В нем она молила Рейфа ответить и поподробнее описать свои чувства.
Его чувства!
Он не представлял, как любят другие мужчины. Для него его любовь к Делле превратилась в могущественную силу, которой он страшился. Рассудительный по природе, он упорно сопротивлялся непонятным эмоциям. С самого начала он знал, что не имеет права любить такую замечательную девушку. С течением времени ситуация ухудшалась. Делла взрослела, превращалась из девушки в женщину, и жизнь увеличивала количество препятствий на их пути. Когда она в восемнадцать лет была представлена ко двору и стала богатой наследницей, он подумал, что потерял ее. Прекрасная, чистая душой, отважная сердцем, она могла стать предметом восхищения более достойного человека, принца, даже короля. Однако это ангельское создание выбрало его!
Он не был равнодушен, как считали его друзья, к сплетням, которые сопровождали его ухаживания. Он догадывался, что весь Лондон думает, будто она понадобилась ему ради денег, и вряд ли ему бы поверили, заяви он, что ему не нужно ее состояние. Зато она бы уверилась в том, что он любит ее ради нее самой.
Сплетни сделали свое недоброе дело. Он знал еще в день свадьбы, что сомнения окружающих бередят ей душу. Она скрывала свою тревогу, но он чувствовал ее напряжение. Гордость и ложное убеждение в том, что после венчания заверения в любви прозвучат фальшиво, заставили его промолчать. Если она сомневается в нем, то почему бы ему не усомниться в ней?
В первую брачную ночь она преподнесла ему в дар свое восхитительное тело. От одного взгляда на нее в нем проснулось такое страстное желание, что ему захотелось с криком убежать. Он боялся прикоснуться к ней, боялся, что не сможет контролировать свою силу и причинит ей боль. Однако она заставила его понять, что сделана не из фарфора, а из крови и плоти, что в ней горит не менее жаркий огонь, чем в нем. Отныне она навечно принадлежит ему. Никакой мужчина не сможет вырвать ее у него. То был момент наивысшего счастья. Так почему же он не признался ей в своей любви? Как мог быть таким трусом?
Вся вина лежит на нем. Квинлан в своем потрясающем письме совершенно точно изложил его чувства. Будь он мудрее… будь он великодушнее… будь он менее эгоистичен… он бы уже давно женился на ней или отпустил ее искать счастья с другим.
Только гордыня заставляла его томить ее в ожидании долгих семь лет. Завидуя богатству ее семьи и презирая свою нищету, он позволил гордыне возобладать над истинными чувствами. А теперь уже слишком поздно.
С удивительной прозорливостью, которая иногда пробуждается у некоторых людей, он видел, что ему больше не представится возможности сказать ей единственные слова, способные привнести спокойствие в ее сердце. Он не наполнил ее жизнь ничем, кроме стыда, сомнения и тоски. Будь у него шанс начать все сначала, он бы пошел на любые жертвы ради нее. Потому что любит ее сильнее жизни.
Рейф чертыхнулся и сглотнул комок в горле.
Часть вторая
ПЕРЕПИСКА
Глава 5
Кетлин Джеральдин сидела наверху почтовой кареты, которая лихо неслась по извилистой дороге, и
