будто держал театральную афишу. — Затем в тысяча восемьсот двенадцатом мы с вами сделали «Свадьбу мошенника» и «Вы свободны, мадам». Последняя — моя любимая. Кто я такой, чтобы придираться, если своими глазами видел, как прошлой осенью на «Неудачном романтике» лорд Байрон хохотал во все горло? — Он бросил на Делейси злобный взгляд. — Одно это должно было заронить в наши души сомнение. Но вместо этого вы ловко пронзили своим пером и Байрона и его критиков, заслужив его уважение и достигнув небывалого успеха.
— Поступления в кассу были вполне сносными, — напомнил Делейси. — Какова ваша мера успеха, если не прибыль?
Гораций знал, что нельзя в качестве побудительного мотива использовать деньги, когда имеешь дело с благородным господином, причем с таким, который сам стоил целого состояния прежде чем взялся за перо. Он успокоил собственное «я», проведя рукой по парчовому жилету — приобретение в счет будущей прибыли.
— Скажу вам как на духу: нет трех авторов, которые, если даже объединят усилия, могли бы сравниться с вами. Лондонская публика — это твердый орешек. Мало кто из драматургов избежал ее гнева. Только вы и… и…
— Шеридан, — со скучающим видом подсказал Делейси.
— Никогда. Старый хлам!
Гораций отвернулся, чтобы вместо маски охваченного энтузиазмом дельца от театра надеть маску сочувствующего.
— Полагаю, мы могли бы возродить «Спаниель миледи». Пять лет. Новые лица. Не то чтобы новая постановка пьесы Делейси, но…
— Я же сказал, что внесу изменения.
На этот раз Гораций не сдержался:
— Так не пойдет. Зрители забросают нас гнилыми апельсинами и освистают прежде, чем главный герой закончит свой первый монолог. Они не поверят, что вы сочинили такую чепуху.
Делейси, все это время разглядывавший толстого рыжего кота, устремил на Горация разъяренный взгляд:
— Судя по вашим словам, вам кажется странным, что мне удалось стать известным драматургом.
— Вовсе нет… ваша светлость, — добавил Гораций с таким видом, будто только что вспомнил, к кому обращается.
До тех пор пока Гораций не осознал, что деньги гораздо приятнее аплодисментов и дают больше комфорта, он был актером. Его закулисные махинации отличались тем же мастерством, что и его игра на сцене. Вознаграждение же было более значительным.
— Ну, хорошо, милорд, — задушевно произнес Гораций. — Расскажите, что мучает вас. Упали духом после постановки вашей пьесы, в которой слишком много бесталанных актеров? Вы правы, если так считаете. Лондон кишит второсортными актерами и толстыми шлюхами. Здесь тьма-тьмущая сутенеров и проституток! — Нахмурившись, он подпер одной рукой локоть другой и почесал подбородок. — Я не собирался говорить об этом до поры до времени, не хотел мешать вашей музе. Но сейчас… — Его брови, похожие на гусеницы, показались над очками. — Так вот. Я подписал с Кином контракт на главную роль в вашей осенней постановке.
Вспыхнувший взгляд Делейси дал понять Горацию, что он наконец-то движется в правильном направлении. Он воздел руку вверх, будто ожидая, что потолок разверзнется и на них польется божественный свет.
— Только подумайте! Величайший актер Лондона произносит ваши слова!
Против его ожиданий красивое лицо Делейси не расцвело в одобрительной улыбке.
— Кин — трагик. Разве в моей драме он не будет чувствовать себя как рыба в воде?
— Никакая рыба не будет чувствовать себя хорошо в этом унылом топком болоте, — проворчал Гораций и кашлянул, притворившись, будто прочищает горло. Настало время идти в наступление.
Подцепив рыжего кота под брюхо, он прижал его к груди.
— Ситуация такова, милорд. Мои клиенты ждут комедию, и тем или иным способом я должен оправдать их ожидания. — Он многозначительно помолчал, дабы прибавить больше веса своим следующим словам: — Я не могу, вернее, не буду рассматривать ваши драмы до тех пор, пока вы не представите мне знаменитый фарс Делейси.
Впервые за весь разговор лицо Делейси дрогнуло, и сквозь маску спокойствия проглянул ранимый человек, который слишком много повидал на своему веку и был способен на невероятные поступки.
— Я утратил способность сочинять фарсы, Лонгстрит, — искренне признался он. — Я больше не в состоянии писать о мелочах, о причудах дураков. Я видел такое… — Его затравленный взгляд обезоружил даже такого меркантильного человека, как Гораций. — Такое…
Теперь Гораций понял, сколь серьезные трудности возникли у его автора. Значит, в том, как изменился Делейси, виновата война. Однако, как он считал, на свете не существует ничего, что нельзя было бы вылечить с помощью доброго вина и женщины.
— Не вы один страдаете, милорд, — осторожно начал он. — Пол-Лондона скорбит. И все же мы победили, а победу нужно праздновать. Людям хочется света и смеха, и вы способны дать им это. Вы не имеете права подвести публику — вашу публику.
Далее он совершил нечто незапланированное — он положил руку на плечо Делейси и сердечно произнес:
— Вы молоды, а молодежь проявляет свои способности, только когда влюблена. Идите и найдите себе подругу.
Отеческий совет оказался ошибочным шагом. Делейси замкнулся, скрывшись под маской аристократической таинственности.
— Если таково ваше решение, значит, нам нечего обсуждать.
— По всей видимости, — с плохо сдерживаемой яростью сказал Гораций.
Делейси встал. Его движения были преисполнены легкой грации, вызвавшей восхищение у Лонгстрита, который с гордостью заплатил бы любые деньги, чтобы виконт исполнил роль в одной из постановок. Естественно, это невозможно неслыханно. Но до чего совершенный образец мужчины! Хромота почти не заметна, во всяком случае, он хромает меньше чем Байрон. Делейси красив, как Адонис, и его дебют на подмостках имел бы грандиозный успех. В театре месяцами был бы аншлаг, а темноволосый Байрон со своим задумчивым взглядом мгновенно бы вышел из моды.
Мало кто из актеров умел изображать на сцене аристократов. Эдмунд Кин обладал этим даром. Кин! Не будет пьесы Делейси… не будет и Кина. Кин вчинит ему иск. Регент… Без поддержки регента ему, Горацию, останется только перерезать себе горло!
Он двинулся вслед за гостем. Теперь он видел, что придется, предъявив Делейси ультиматум.
— Если у вас, милорд, возникнет идея о комедии, рад обсудить ее. В любое время.
Не утрудив себя ответом, виконт переступил через порог. Хромота проявляла себя чуть сильнее, чем прежде.
— Литераторы! — пробормотал Гораций, поглаживая кота. — Все они психи! Им место в сумасшедшем доме!
Однако все безрезультатно. Сегодня она решила добраться до него. Когда дверь конторы открылась, она вскочила и ринулась в дверной проем, но тут же налетела на мужчину. Джентльмен поглубже надвинул на лоб цилиндр и прошел мимо девушки в коридор.
— Послушайте, сэр!
Остановившись, он резко повернулся. Ошеломленная, Кетлин уставилась на него. Она узнала этого джентльмена!
Кетлин была не готова к встрече с потрясающе красивым джентльменом, вышедшим из конторы Горация П. Лонгстрита.
Уже три дня она, сидя в плохо освещенной и душной приемной, караулила этого известного режиссера и издателя.
Глава 6
У него было лицо истинного поэта — с тонкими, словно вырезанными рукой умелого мастера
