ребенком! Я жду, что Белла подтвердит мои подозрения, но она вздыхает и бормочет что-то о самой лучшей причине на свете.
— И что это за причина? — почти кричу я. Я так взволнован, что почти не могу контролировать голос.
Белла испуганно смотрит на меня. Оставив мой вопрос без ответа, она встает с постели, открывает дверцу шкафа и берет первую попавшуюся футболку. Это совсем на нее не похоже — обычно она целыми часами думает, что надеть. Может, она уже чуть-чуть пополнела, и обтягивающая одежда ей не впору? На мой взгляд, ничего пока не заметно, но я же не знаю точно, когда у женщин начинает проявляться «животик». Черт, как это волнующе! Моя жена расцветет, словно вишня. Уверен, что она будет божественно красивой, как те безмятежные, ясноликие будущие матери, которых иногда встречаешь на улице. Да, она скорее будет светиться, чем блевать. Но если даже она будет блевать, я буду стоять рядом и придерживать ее голову. Я всегда буду рядом и буду готов помочь. Я буду массировать ей спину, когда она будет у нее болеть. Я обязательно буду присутствовать при родах. Как я хочу, чтобы она сказала мне, что беременна! Не могу больше ждать ни одной секунды. Наше будущее должно начаться прямо сейчас.
— Белла.
Она приостанавливается у двери в ванную:
— Если мы все же туда пойдем, мне надо одеться.
— Белла, ты беременна?
— Что?
Я сажусь на постели, беспомощно улыбаюсь. Сейчас мои мечты воплотятся в реальность.
— Я прав, ведь правда? Ты беременна. Усталость, головокружения, резкие смены настроения. Ты стала нервной — но не подумай, что я против. Это, наверное, гормоны. — Я страшно волнуюсь. — Но, солнышко мое, мне же ты можешь сказать! А то я просто места себе не нахожу..
Белла молчит. Ее рука застыла на дверной ручке, а взгляд направлен в пол.
— Ты ненормальный, Филип. Сумасшедший, — наконец говорит она, вдребезги разбивая мои мечты. Их осколки разлетаются во все стороны и исчезают из виду.
— Значит, ты не беременна, — мямлю я, едва ворочая языком.
— Конечно нет. С чего ты это вообще взял?
Я распластываюсь на кровати и гляжу в потолок. Естественно, Белла не беременна. Она бы мне сразу сказала, невзирая ни на какой конкурс. Да и вообще, в мире не существует, наверное, такой вещи, к которой она относилась бы с большим безразличием, чем к этому конкурсу.
Я лежу на постели и слушаю шум текущей воды. Это Белла принимает душ. Затем я слышу, как она сушит волосы и роется в косметичке. Солнце садится, и номер залит предвечерним желтым светом. Случайные отблески неоновых огней весело скачут по комнате и отражаются в мебели. Мягкое освещение и цветные пятна напоминают мне о том, что мы на отдыхе и нам полагается развлекаться. «Где уж тут», — думаю я, и мне становится еще грустнее.
Белла возится с макияжем дольше обычного, и мне с избытком хватает времени на то, чтобы надеть рубашку и хлопчатобумажные брюки. Когда она появляется из ванной, я убеждаюсь, что она не потратила это дополнительное время зря.
Я горжусь своей женой. Белла красивая, умная и сильная женщина. Но сегодня она не просто красива — она ослепительна. На ней вполне обычная одежда: красный, слегка просвечивающий топ и бежевая юбка — и то и другое я купил ей в бутике «Дизель» одним субботним утром, когда мы бродили по Ковент-Гардену. Я уже видел ее в этом наряде и оцениваю его как «в меру сексуальный» — хотя из-под топа иногда выглядывает ее упругий живот, он не настолько короткий, чтобы его можно было назвать вызывающим. Еще она надела туфли на каблуках с ремешками, а это всегда выигрышный маневр. Волосы у нее прямые и блестящие, а ногти на руках выкрашены в недвусмысленный красный, который она приберегает обычно для ног.
Я знаю про Беллу много всяких мелочей. Наши друзья часто шутят, что мы были бы идеальными участниками старой телевизионной игры «Мистер и миссис». Мы знаем друг о друге множество всяких пустяков — тех незначительных на первый взгляд вещей, благодаря которым жизнь живущих вместе людей обретает некую форму.
Белла пьет чай с обезжиренным молоком, в мюсли добавляет молоко пониженной жирности, а в кофе — нормальной. Ее любимый аромат — базилик. Любимый сыр — горгонцола. На десерт она больше всего любит землянику и растопленный шоколад. Когда она покупает какую-нибудь новую вещь, ей абсолютно необходимо надеть ее в тот же день, даже если она при этом остается дома и смотрит DVD. Ей нравится ходить босиком по горячему песку на пляже, но загорать она предпочитает у бассейна. Бывает, что, когда ее что-нибудь сильно рассмешит, она перестает себя контролировать и смеется, что называется, «до упаду». Она обожает, когда ее встречают в аэропорту или на вокзале. И она может с ходу озвучить такой же список моих предпочтений — я знаю, что может, потому что холодильник всегда ломится от моей любимой еды, а ее попка почти каждый вечер щеголяет самым сексуальным, на мой взгляд, бельем. Время от времени она покупает мне видеоигры, и всякий раз это оказывается игра, которую я давно хотел, но все никак не мог купить. Она с легкостью может выбрать мне книгу или галстук и помнит имена и дни рождения всех моих племянников, племянниц, крестников и крестниц.
И тут я пугаюсь до полусмерти. Неужели это все, что я о ней знаю? Только мелочи?
Я вдруг понимаю, что не могу припомнить ни одной важной вещи, касающейся Беллы, ничего из того, что придает жизни смысл. В наших отношениях есть форма, но нет содержания. За кого она голосует на выборах? Она вообще ходит на них? Возможно, на всеобщие, но не на местные. С ума сойти можно. Скольких детей она хочет? Четырех? Одного? Почему она не может определиться, чем хотела бы заниматься с девяти утра до пяти вечера? Это что, настолько трудно? Что ее гнетет вот уже несколько недель? Да как это вообще возможно — знать о человеке столько и в то же время не знать ничего?
Мне так больно признавать, что я ничего не знаю о собственной жене, что я с большим трудом сохраняю видимость спокойствия.
— Нам действительно нужно идти на это шоу? — снова спрашивает она.
— Ты же уже оделась, — отвечаю я.
— Мы могли бы пойти куда-нибудь еще.
Не ответив, я беру со столика бумажник и ключ от номера.
— Белла?
— Что?
— У тебя есть кто-нибудь?
— Нет. — Она целую минуту смотрит на мое левое ухо, затем встречается со мной взглядом и повторяет: — Нет.
Но я ей не верю.
41. ОДИН ВЕЧЕР
Мы приезжаем в отель, где должно состояться шоу, в 8:45 вечера. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы оттянуть неизбежное, — так долго я еще никогда не собиралась, даже в дни своих свадеб. Однако, благодаря несгибаемой вежливости Филипа, мой смертный приговор все же подписан. Могу поклясться, что слышу, как по мою голову затачивается лезвие гильотины. Я подумала, что если буду выглядеть сексуально, то не исключено, что он забудет обо всем — и в первую очередь об этой чертовой генеральной репетиции — и потащит меня в постель, но разговор о моей воображаемой беременности пресек пути к отступлению. И откуда он только взял эту нелепую идею?
В такси я снова сказала, что у меня кружится голова. В ответ он проворчал, что уверен, что я не страдаю ни от чего такого, чего нельзя было бы вылечить хорошей порцией виски. Вся его внимательность и заботливость испарились, будто их и не было. Предсказуемо, конечно, но чертовски не вовремя. Именно сегодня мне как никогда нужна его надежность, понимание, доброта. Не повезло. Все как назло. В этом весь
