мосластых,Убедишься, что я не фразерС заготовленной к месту подсласткой.Добрый путь. Добрый путь. Наша связь,Наша честь не под кровлею дома.Как росток на свету распрямясь,Ты посмотришь на все по- другому.
1931
* * * Окно, пюпитр и, как овраги эхом, —Полны ковры всем игранным. В них естьНевысказанность. Здесь могло с успехомСквозь исполненье авторство процвесть.Окно не на две створки alla breve[5] ,Но шире, – на три: в ритме трех вторых.Окно и двор, и белые деревья,И снег, и ветки, – свечи пятерик.Окно, и ночь, и пульсом бьющий инейВ ветвях, – в узлах височных жил. Окно,И синий лес висячих нотных линий,И двор. Здесь жил мой друг. Давно-давноСмотрел отсюда я за круг Сибири,Но друг и сам был городом, как ОмскИ Томск, – был кругом войн и перемирийИ кругом свойств, занятий и знакомств.И часто-часто, ночь о нем продумав,Я утра ждал у трех оконных створ.И муторным концертом мертвых шумовКопался в мерзлых внутренностях двор.И мерил я полуторною меройСудьбы и жизни нашей недомер,В душе ж, как в детстве, снова шел премьеройБольшого неба ветреный пример.
1931
* * * Любить иных – тяжелый крест,А ты прекрасна без извилин,И прелести твоей секретРазгадке жизни равносилен.Весною слышен шорох сновИ шелест новостей и истин.Ты из семьи таких основ.Твой смысл, как воздух, бескорыстен.Легко проснуться и прозреть,Словесный сор из сердца вытрястьИ жить, не засоряясь впредь.Все это – не большая хитрость.* * * Любимая, молвы слащавой,Как угля, вездесуща гарь.А ты – подспудной тайной славыЗасасывающий словарь.А слава – почвенная тяга.О, если б я прямей возник!Но пусть и так, – не как бродяга,Родным войду в родной язык.Теперь не сверстники поэтов,Вся ширь проселков, меж и лехРифмует с Лермонтовым летоИ с Пушкиным гусей и снег.И я б хотел, чтоб после смерти,Как мы замкнемся и уйдем,Тесней, чем сердце и предсердье,Зарифмовали нас вдвоем.Чтоб мы согласья сочетаньемЗастлали слух кому-нибудьВсем тем, что сами пьем и тянемИ будем ртами трав тянуть.
1931
* * * Кругом семенящейся ватой,Подхваченной ветром с аллей,Гуляет, как призрак разврата,Пушистый ватин тополей.А в комнате пахнет, как ночьюБолотной фиалкой. БокаОпущенной шторы морочатДоверье ночного цветка.В квартире прохлада усадьбы.Не жертвуя ей для бесед,В разлуке с тобой и писать бы,Внося пополненья в бюджет.Но грусть одиноких мелодийКак участь бульварных семян,Как спущенной шторы бесплодье,Вводящее фиалку в обман.Ты стала настолько мне жизнью,Что все, что не к делу, – долой,И вымыслов пить головизнуТошнит, как от рыбы гнилой.И вот я вникаю на ощупьВ доподлинной повести тьму.Зимой мы расширим жилплощадь,Я комнату брата займу.В ней шум уплотнителей глуше,И слушаться будет жадней,Как битыми днями баклушиБьют зимние тучи над ней.
1931
* * * Никого не будет в доме,Кроме сумерек. ОдинЗимний день в сквозном проемеНезадернутых гардин.Только белых мокрых комьевБыстрый промельк маховой.Только крыши, снег и, кромеКрыш и снега, – никого.И опять зачертит иней,И опять завертит мнойПрошлогоднее уныньеИ дела зимы иной,И опять кольнут донынеНеотпущенной виной,И окно по крестовинеСдавит голод дровяной.Но нежданно по портьереПробежит вторженья дрожь.Тишину шагами меря,Ты, как будущность, войдешь.Ты появишься у двериВ чем-то белом, без причуд,В чем-то впрямь из тех материй,Из которых хлопья шьют.
1931
* * * Пока мы по Кавказу лазаем,И в задыхающейся рамеКура ползет атакой газовоюК Арагве, сдавленной горами,И в августовский свод из мрамора,Как обезглавленных гортани,Заносят яблоки адамовыКазненных замков очертанья,Пока я голову заламываю,Следя, как шеи укрепленийПлывут по синеве сиреневойИ тонут в бездне поколений,Пока, сменяя рощи вязовые,Курчавится лесная мелочь,Что шепчешь ты, что мне подсказываешь,Кавказ, Кавказ, о что мне делать!Объятье в тысячу охватов,Чем обеспечен твой успех?Здоровый глаз за веко спрятав,Над чем смеешься ты, Казбек?Когда от высей сердце ёкаетИ гор колышутся кадила,Ты думаешь, моя далекая,Что чем-то мне не угодила.И там, у Альп в дали Германии,Где так же чокаются скалы,Но отклики еще туманнее,Ты думаешь, – ты оплошала?Я брошен в жизнь, в потоке днейКатящую потоки рода,И мне кроить свою трудней,Чем резать ножницами воду.Не бойся снов, не мучься, брось.Люблю и думаю и знаю.Смотри: и рек не мыслит врозьСуществованья ткань сквозная.
1931
* * * О, знал бы я, что так бывает,Когда пускался на дебют,Что строчки с кровью – убивают,Нахлынут горлом и убьют!От шуток с этой подоплекойЯ б отказался наотрез.Начало было так далеко,Так робок первый интерес.Но старость – это Рим, которыйВзамен турусов и колесНе читки требует с актера,А полной гибели всерьез.Когда строку диктует чувство,Оно на сцену шлет раба,И тут кончается искусство,И дышат почва и судьба.
