И ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож на ребре. И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре: «Про это — я читал, — он сказал, — это — слыхал стороной, Про это думал, что думал другой о русской персоне одной». Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка, А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика. «Думал, читал, слыхал, — он сказал, — это все про других! Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!» Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта; Был Мрак сплошной за его спиной, а впереди — Врата. «Это я знал, это — считал, про это — где-то слыхал, Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал». «Знал, считал, слыхал, — ну и ну! — и сразу лезть во Врата! К чему небесам внимать словесам — меж звезд и так теснота! За добродетели духовника, ближнего или родни Не обретет Господних щедрот пленник земной суетни. Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен! И… да будет вера твоей Беркли-сквер с тобою там, Томлинсон!» ………. Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз, И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ, Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод, Или черным-черны от греха, какой и пламя неймет. И длят они путь свой или не длят — на них проклятье пустынь; Их ни одна не помянет душа — гори они или стынь. А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его, Что адских пламён искал Томлинсон, как очага своего. Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь, Дьявол пресек Томлинсонову прыть, мол, не ломись — не пройдешь! «Низко ж ты ценишь мой уголек, — сказал Поверженный Князь, — Ежели в Ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь! Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон, Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он. Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь, Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть». И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре. И долу Томлинсон поглядел и увидел сквозь Адскую Мглу Темя молочно-белой звезды, казнимой в жутком пылу. «В былые дни на земле, — он сказал, — меня обольстила одна, И, если ты ее призовешь, на всё ответит она». «Учтем: не глуп по части прелюб, — но это мелкий пример! Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это — не Беркли-сквер; Хоть свистнем с постели твою любовь — она не придет небось! За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!» А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил, И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил: «Однажды я взял и смерть осмеял, дважды — любовный искус, Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус». Дьявол печеную душу извлек, поплевал и отставил стыть:
