Генри Лонгфелло. Песнь о Гайавате. Уолт Уитмен. Стихотворения и поэмы. Эмили Дикинсон. Стихотворения

Год метеоров (1859–1860)

Перевод Б. Слуцкого.

Год метеоров! Зловещий год!
Закрепить бы в словах иные из твоих деяний и знамений,
Воспеть бы твои девятнадцатые президентские выборы,
Воспеть бы высокого седого старика,[155] взошедшего на эшафот в Виргинии.
(Я был совсем рядом, молчал, сжав зубы, наблюдал,
Я стоял возле тебя, старик, когда спокойно и равнодушно, дрожа только от старости и незаживших ран, ты взошел на эшафот.)
Воспеть бы, не жалея слов, твои отчеты о всеобщей переписи,
Таблицы населения и производства, воспеть бы твои корабли и грузы,
Гордые черные корабли, прибывающие в Манхаттен,
Одни набитые иммигрантами, другие, те, что идут с перешейка, — золотом,
Спеть бы обо всем этом, приветствовать всех, кто сюда прибывает,
Воспеть бы и вас, прекрасный юноша! Приветствую вас, юный английский принц!
(Помните, как вздымались валы манхаттенских толп, когда вы проезжали с кортежем из пэров?
Я тоже был в толпе, преданный вам всем сердцем.)
Не забуду воспеть чудо, корабль, входящий в мой залив.
Четкий и величавый «Грейт Истерн» плыл по моему заливу, в нем было шестьсот футов,
Он входил в гавань, окруженный мириадами лодок, и я не забуду его воспеть;
Не забуду комету, что нежданно явилась с севера, полыхая в небесах,
Не забуду странную, бесконечную процессию метеоров, ослепляющую и в то же время видимую совершенно отчетливо.
(Миг, только миг она несла над головами клубы неземного огня,
Потом удалилась, канула в ночь и пропала.)
Воспеваю это порывистыми, как и все это, словами — хочу, чтобы этим сиянием сияли гимны,
Твои гимны, о год, крапленный злом и добром, — год зловещих предзнаменований!
Год комет и метеоров, преходящих и странных, — ведь и здесь, на земле, есть такой же преходящий и странный!
И я пересекаю ваши рои и скоро кану в ночь и пропаду; в конце концов эта песня
И я сам только один из твоих метеоров!

ИЗ ЦИКЛА «МОРСКИЕ ТЕЧЕНИЯ»

Из колыбели, вечно баюкавшей

Перевод В. Левика.

Из колыбели, вечно баюкавшей,
Из трели дроздов, подобной музыке ткацкого челнока,
Из темной сентябрьской полночи,
Над бесплодными песками и полем, по которым бродил одинокий ребенок, босой, с головой непокрытой,
Сверху, с небес, омытых дождем,
Снизу, из трепета зыбких теней, дышавших, сплетавшихся, словно живые,
Из зарослей вереска и черной смородины,
Из воспоминаний о певшей мне птице,
Из воспоминаний о тебе, мой скорбный брат, — из падений и взлетов песни твоей,
Из долгих раздумий под желтой луной, так поздно встающей и словно опухшей от слез,
Из первых предвестий любви и недуга, там, в той прозрачной дымке,
Из тысяч немолкнущих откликов сердца,
Из множества ими рожденных слов,
Которым нет равных по силе и нежности,
Из этих слов, воскрешающих прошлое,
Порхавших, словно пушинка, то вверх, то вниз и уже высоко в небесах,
Рождавшихся здесь, на земле, и потом ускользавших поспешно, —
Я, взрослый мужчина, плачущий снова, как мальчик,
Который кидался на влажный песок, лицом к набегавшей волне,
Певец печали и радости, в котором прошлое встретилось с будущим,
На все едва намекая, над всем паря и скользя, —
Сплетаю песню воспоминаний.
Однажды, Поманок,
Когда уже не было снега, и в воздухе пахло сиренью, и зеленела трава,
Я видел в кустах шиповника, здесь, на морском берегу,
Двух пташек из Алабамы, —
Гнездо и четыре светло-зеленых яйца в коричневых крапинках,
И дни напролет самец хлопотал, улетая и вновь прилетая,
А самка с блестящими глазками дни напролет сидела молча в гнезде,
И дни напролет любознательный мальчик, чтоб их не вспугнуть стоявший поодаль,
Следил, наблюдал и старался понять.

Свет! Свет! Свет!
Дари нам свет и тепло, великое солнце!
Покуда мы вместе, — покуда мы греемся здесь!

Мы вместе!
Дует ли южный, дует ли северный ветер,
Белый ли день или черная ночь,
Дома иль где-нибудь там, над рекою, в горах —
Все время петь, забывая время,