двоюродного брата? Да, конечно, я помню их», «Мальдивы… ах, ты помнишь, как я утопила в море свою сережку?», «Кот? Разумеется, я помню этого рыжего мерзавца, изодравшего мою новую юбку».
Помнишь?.. Помнишь?.. Помнишь?.. Я помню… помню… помню.
Когда он уходил на работу, я рыдала.
Кто ты, Татьяна Андроникова? Кто ты, Василина Ильичева? Кто ты, невеста Франкенштейна?
Вечерело. Я стояла у окна. Ветер задувал в открытую форточку лепестки цветущих вишен и яблонь. Облака наливались синевой, торопились, летели на невидимый мне пожар. Близилась гроза.
Но мог ли дождь остудить пылающий жар в голове?
Вчерашний разговор (да, я снова подслушивала) поставил точку в далеко зашедшем эксперименте.
«Я сам схожу с ума, Никит. Я изменяю ей… с памятью о ней».
Ненавижу! Ненавижу тебя! Ты забрала его у меня! Господи, кто это кричит я-Таня или я-Лина? Не важно… мелочи… Я ненавижу эту безумную безымянную чужачку – себя. Избавиться хотя бы от одной, не важно – какой.
Свет круглых ламп невыносим. Очень, очень ярко. Прозрачная маска притаилась в руках мужчины с зеленой повязкой на лице. Как же нелегко убеждать Никиту. Как же сволочно я поступаю с Аркадием.
Но я не хочу больше этого диафильма. Я хочу умереть на операционном столе.
Жаль, Никита слишком хороший хирург, чтобы позволить мне это сделать.
Наталья Колесова
Дом
– Гасси, Гасси…
Маленькие пальчики дергали за простынь, тянули за волосы, щипали…
– Гасси! Гасси!
Она со стоном перевернулась на спину.
– Ну, Гасси я, Гасси… Что вам от меня надо?
Мохначи возбужденно прыгали по постели и по полу, хватали за руки, пытаясь стащить ее с кровати. Бормоча невнятные ругательства, Гасси села и с ненавистью уставилась в темноту.
– Если там еще один щенок, клянусь, утоплю его собственными руками!
Растрепанная, всклокоченная, босая, в одной ночной рубашке, она дошагала до кухни и рывком распахнула дверь.
Щенка не было. Вместо него на крыльце дома лежал человек. Когда дверь открылась, голова его тупо стукнула о порог – можно было понять это и как вежливое пожелание войти.
Гасси посмотрела направо, налево. Стояла глубокая ночь, город давно спал, стих даже шум близкой стройки. Гасси посмотрела наверх. Наверху было сито звезд, полная луна и сидящий на козырьке крыши филин.
– Ну-ну, – сказала Гасси. – Если это твои шуточки, ушастый, я тебе шею сверну!
– Угу, – принял к сведению филин и, распахнув крылья, взмыл в небо, на мгновение заслонив луну. Гасси включила тусклый наддверный фонарь, присела рядом с лежащим, осторожно толкнула его в плечо. Человек послушно перевернулся на спину – и она его узнала.
Все оказалось еще хуже, чем казалось. Гасси села на пятки и с тихой яростью оглядела темный двор.
– Ну, только узнаю, кто!..
Оставалась надежда, что она не сумеет затащить такого крупного мужчину в дом. Мохначи лишили ее и этого – вцепились в рубашку и брюки лежащего, волоча его так целеустремленно и стремительно, что ей оставалось только поддерживать ему голову. Они даже втянули его на кушетку и принялись деловито подтаскивать подушки и пледы, пока Гасси, сморщившись, не замахала руками, разгоняя их, как надоедливых мух.
– Все-все, хватит, спасибо! Спасибо всем, кто помог вырыть для меня глубокую могилу!
Гасси, выпрямившись, уперлась руками в бока и уставилась на Стивена Уокена. Даже сейчас, в далеко не лучшем своем виде – пыльный, бледный, с запекшейся кровью на левом виске, – он выглядел как воплощение грез многих юных дев…
И не очень юных.
Чтоб он сдох.
Что он, кстати, вполне мог успеть. Гасси дотронулась до влажной кожи и, к своему сожалению, почувствовала слабо пульсирующую жилку. Повернулась к рассевшимся кругом, как в цирке, мохначам:
– Ну да, он здесь, в моем доме! И что я, по-вашему, должна с ним делать? Добить, чтобы все мы были счастливы?
Мохначи загомонили наперебой, но, отмахнувшись от них, Гасси схватилась за телефон.
– Доктор дома? Разбудите, пожалуйста, это очень срочно! А, это ты! Будь другом, возьми чемоданчик со своими причиндалами и приезжай ко мне… Нет, не со мной. С подкидышем.
Стивен Уокен остановился, положив руки на низкую калитку. К дому вела извилистая, выложенная цветным кирпичом дорожка. На широком крыльце веранды сидела женщина. Он не сомневался, что это именно та, которая ему нужна. Просторная светлая старая рубаха, легкие короткие брюки, широкополая шляпа из соломки. В руках женщины были садовые ножницы. Ему говорили, она любит возиться в саду…
– Добрый день! – сказал он, слегка повысив голос. – Можно войти?
Она вскинула голову, вглядываясь в него из-под полей шляпы. Положила ножницы на крыльцо рядом, вытерла руки о рубаху.
– Здравствуйте. Заходите, конечно.
Пока мужчина шел по дорожке между розами, Гасси с любопытством разглядывала его. Наверняка один из этих рабочих, что целыми днями трудятся по соседству. Сейчас попросит пить или позвонить по телефону. Большей частью они были дружелюбны, да и она не стремилась наживать себе лишних врагов. Она сняла шляпу, положив ее на перила, распустила «хвостик». Мужчина остановился у крыльца и некоторое время смотрел на нее сквозь стекла темных очков. Она вопросительно подняла брови.
…Черт, они говорили – «упрямая старая дева», – и он представил себе иссохшее злобное существо, безвкусно одетое, ненавидящее весь белый свет, и мужчин – в особенности. Женщина оказалась не намного его старше и, хотя внешности вполне заурядной, вовсе не была замшелым страшилищем.
– Мне нужна хозяйка дома, – сказал он на всякий случай.
– Это я. – Она слегка склонила голову набок, улыбаясь ему снизу зелеными глазами. Это у нее здорово получилось, он и сам не прочь перенять такой прием.
Так как он молчал, хозяйка решила ему помочь.
– Хотите пить?
– Пить? – Он рассеянно огляделся. – Да, неплохо бы. Эта чертова жара…
– Я принесу, – она легко встала, повернулась и исчезла в полумраке двери. Стив опустился на крыльцо, разглядывая роскошные, тяжелые, ухоженные розы. Сад был небольшим, но создавал странное впечатление уединенности, отгороженности от остального мира. Даже звуки близкой стройки были приглушенными, будто дом и сад накрыло прозрачным куполом – жужжание пчел, шелест листьев, журчание ручья… Ручья? Он наклонил голову, вслушиваясь, даже привстал, собираясь увидеть этот самый ручей…
– Вот лимонад – хотите?
Он с благодарностью принял запотевший стакан. Действительно, было очень жарко. Хозяйка уже
