освещенный фонариком круг бывшего цветника. Данька вооружился лопатой, решив то ли разровнять землю под цветником, то ли откопать лист металла, прикрывающий колодец, но дала себя знать усталость. Он решил передохнуть и, не выпуская из рук черенок лопаты, присел на корточки спиной к Анне Петровне.
Нянюшка не выдержала. Ствол яблони бесшумно раздвоился, и черная фигура крадучись направилась к Даньке.
Трясучка резко прекратилась. Я схватила Наташку за руку и сквозь зубы дала команду: «На старт!» Важно было уловить тот момент, когда нянюшка начнет заносить руку для удара. А дальше… Дальше достаточно вскочить и заорать дурным голосом. Не обязательно выбивать камень у нянюшки, с перепугу да от неожиданности она его и сама выронит. Но вскакивать не пришлось. А орать дурным голосом не получилось. От ужаса мы синхронно зажали рты грязными ладонями. Тут уж не до гигиены.
Занести руку для удара нянюшка не успела, хотя подошла вплотную к Даньке, продолжавшему сидеть на корточках, понуро склонив голову к земле, а посему не видевшему то, что видели Анна Петровна и мы. Навстречу ей мимо яблонь плыла… Ксения. Обалдевшая луна, вынырнув из-за туч одним краешком, высвечивала по частям бесформенный белый саван, густые темные волосы, спадающие на плечи и скрывающие лицо…
Анна Петровна тоже не завопила дурным голосом. Она вообще никак не завопила. Для начала выронила камень, а следом за ним брякнулась на землю сама. Сначала на колени, потом ткнулась лбом в землю. Произведенным при этом шумом заставила Даньку оглянуться, вскочить и, сдуру, кинуться на помощь.
– Оставь ее, пусть валяется, – приказала юноше Ксения совсем не потусторонним голосом. – Дядь Саш, ты бы связал ей, на всякий случай, руки, пока не оклемалась. – И «призрак» стянул с головы парик.
– Юлька! – не отнимая ладонь ото рта, промычала Маринка.
– Да хватит вам уже на мокрой траве «загорать», – Юлия Юрьевна шмыгнула носом. – Такую операцию нам с дядюшкой едва не сорвали! Дядь Саш, помоги им встать, а длинные руки няни Данька свяжет. Ее же пояском от бабулиного халата.
Только сейчас мы увидели Брусилова-старшего. Наглец, как выяснилось, преспокойно отсиживался прямо за нами. Да еще в более комфортной обстановке. В то время, как мы пропитывались влагой, торчал по соседству под очередным кустом «собачьей розы», вдыхая аромат цветов.
Из уважения к брату, Сашка поднял Маринку с земли предпоследней. Последней была проклятая раскладушка.
– Юль, а наша няня, кажется, того… – растерянно доложил Данька.
– Ну-ка, дайте я проверю, – прорвалась вперед Наташка и кинулась к лежащей на правом боку Анне Петровне. По-видимому, пульса ей уловить не удалось, поскольку она немедленно обругала меня за «безумную стойкость». Как оказалось, мне уже давно следовало вытащить из постели Ефимова и приволочь его сюда, поскольку Наташка ни в коей мере не желает быть участницей самосуда. Смерть от организованного спектакля ужаса по своему конечному результату ничем не отличается от иной насильственной смерти. И подругу никоим образом не устраивал даже условный срок уголовного наказания за причастность к убийству убийцы. А она, зараза, вместо того чтобы предстать перед судом человеческим, упорно стремиться заменить его Судом Божьим. Не зря же последнее время без конца крестится. И в церковь бегала. Пытается договориться со Всевышним.
Я бы и сама была рада выйти из состояния «безумной стойкости», так ведь на то она и безумная. Попробуйте сдвинуться с места, когда ног под собой не чуешь.
Да если бы я их хоть в какой-то мере чувствовала, рванула бы, помогая себе в меру возможностей верхними конечностями. Только в диаметрально противоположную от дома сторону. А сама Наташка легко бы меня обошла и речку одним махом перепрыгнула, доведись ей испытать новое потрясение. То, какое в данный момент испытывала я при полностью «включенной» луне. На утоптанной за последние дни тропке от бывшей альпийской горки к дому, заложив руки за спину, спокойно стоял Газонокосильщик. И что там у него в этих руках, не известно. Разумом я понимала, что опасаться не стоит. Появление этого человека спровоцировано моими же плановыми действиями. Но разум, к сожалению, не доходил до тела. Ничего удивительного, материя первична, сознание вторично. Вот моя «материя» по всем правилам и тормозила мое сознание. К тому же Газонокосильщик нарушил предполагаемую мной последовательность действий.
Все решили, что я просто заслушалась Наташку, а посему послали за Дмитрием Николаевичем Даньку. У него проблем с философией не было. На фиг она ему в эту минуту нужна? Он сразу побежал выполнять поручение, легко проскочив мимо Газонокосильщика. При этом даже успел его приветствовать, похлопав по плечу. Это сыграло положительную роль. Я моментально оттаяла и доброжелательно, но еще несколько скованно, помахала Газонокосильщику рукой. Он заметил мой жест доброй воли, слегка поклонился, но с места не сдвинулся. Очевидно ждал, когда Данька представит его по все правилам. Джентльмен. Или просто трусит. Хорошо, что у него не было в руках косы.
Тем временем Анна Петровна подала первые признаки жизни – шумно, с клекотом вздохнула. Да Наташка кого угодно достанет! А к тому времени, когда прибежал Димка, нянюшка уже хорошо сидела на перевернутом вверх дном ведре и, обхватив голову руками, тоскливо выводила свою жалостливую песню о главном: «Ксюшенька, я же не виновата, ты сама виновата». Дмитрий Николаевич, как обычно по ночам плохо понимающий, что вокруг творится, тем не менее сразу определил: Анна Петровна жива и, как мне показалось, на нее за это обиделся. Как бы то ни было, а именно у нее спросил, что за глупые шутки со смертью. Испугавшись сурового тона хирурга Ефимова, Анна Петровна намертво вцепилась ему в наспех одетую задом наперед футболку и с новой силой завопила: «Ксюшенька, я же не виновата!..» Окружающие, всяк по-своему, старались ввести Дмитрия Николаевича в курс дела. Шумиха поднялась невообразимая!
– Я не Ксюшенька, Анна Петровна, я Дмитрий, Дима. Ксюш-шеньку вчера похоронили, – как мог, отбивался Ефимов. – Она что, свихнулась? – спросил он у Наташки, старавшейся отбить его от нянюшки.
– Нет! – с натугой пояснила подруга. – Просто она пять минут как с того света. Увиделась с покойной Ксенией, а прощение себе у нее вымолить не успела, быстро оклемалась.
– А ты тогда откуда? – озверел Димка. – Да отпустите же вы меня! И можно всем немного помолчать?! Просто балаган какой-то. Анна Петровна, на мой взгляд, слишком живая.
– Полуживая…
Наташке удалось отцепить нянюшку от Димкиной футболки. Для острастки она весомо шлепнула старушку по руке.
– Я бы даже сказала, полумертвая. Вцепилась в тебя именно мертвой хваткой.
– Вставай, Анна, идем. Пора сказать людям правду.
Ровный спокойный голос Газонокосильщика, согнувшегося над нянюшкой, мигом всех отрезвил. Анна Петровна прекратила выть, добровольно разжала вторую руку, попыталась встать, да Наташка не дала – кувыркнулась рядышком.
Только тут все обратили внимание на новую персону.
– А кто это? – Маринка задала вопрос слишком громко и сразу же извинилась перед Газонокосильщиком за неуместность тона. И пригласила все общество проследовать в дом, потому как в самое ближайшее время у нее «съедет крыша».
– Я его не знаю… – сказала нянюшка и для убедительности отрицательно покачала головой.
– Не волнуйся, Маришка, у этого человека хорошие рекомендации, – скороговоркой успокоила ее я. – Он несколько раз вытаскивал нас из, скажем так, неприятностей. Инкогнито. И именно Данька тайком от Юлии навязал его в попутчики вашему Саше. Он хорошо знал дорогу в деревню. Вышел в Соловьевке и отправился к себе пешком. Вот тебе и причина ссоры между Данькой и твоей дочерью: молодой человек только вчера сказал девушке правду. То-то я удивилась, почему Юленьку больше не интересует, откуда дядюшка узнал дорогу в Кулябки. С ним она уже разобралась.
– Странная причина… – Маринка осторожно приложила руку ко лбу, как бы убеждаясь, что «крыша» еще на месте. – Юля, мне кажется, надо разбудить папу.
