Посуда тоже была серебряная. Среди вещей выделялись бокалы и ваза с засохшей черной розой. На них неведомый гравер, на удивление реально, изобразил Трехглавого демона Смерти, мчащегося на огненной колеснице. Его же фигура, только отлитая из бронзы, стояла на туалетной столике. А рядом, вышеупомянутая ваза. Такой себе мини-алтарь. Но больше всего Леона поразила одна находка. Вспоминая об этом, он всякий раз заливался краской. Под пуховой подушкой он нашел торлитовый фаллос. Вырезанный из розового, с красными прожилками, камня, он, казалось, до сих пор хранил тепло и запах тела миледи. По размерам и толщине он раза в два превышал достоинство Леона. Юноша невольно представил его в руке обнаженной Салмы. До сих пор, закрыв глаза, он видел безукоризненные формы, ощущал прикосновение к своей груди трепетных женских сосков, поглаживал, все еще незажившую, царапину, оставленную острым ногтем.
Представляя, как фаллос, зажатый в ее миниатюрных, но сильных пальцах скользит по животу... все ниже, ниже... Приближается к золоту волос на лобке и миновав его погружается в горячее лоно... Леон упорно гнал эти мысли, но они упрямо возвращались вновь и вновь. Во рту сразу пересыхало, тело наполняло желание и сладкая истома. Юноша пытался думать о Тави, о их первой и наверное последней ночи... Но мысли все время возвращались к Салме. Наверное, обладать такой женщиной несказанное счастье...
-- Миледи, пожалуйте мыться! - на этот раз служанка явилась не одна. С ней пришла рябая, круглолицая девушка лет пятнадцати. Черты ее лица хоть и были мягче, добрее, но бесспорно говорили об их кровном родстве. Помогая нести наполовину заполненный водой большой медный таз, она, то и дело, бросала на 'миледи' любопытные взгляды. Несомненно, была посвящена в страшную тайну.
-- Ежели не благоволите, то воля Ваша, мы сразу уйдем. Только кивните, -- в ее голосе одновременно звучали раздражение и надежда.
Сегодня истекал срок заключения, отведенный Ловсеком. Смена охраны. Видать Салма в эти дни купалась. Не желая нарушать традицию и привлекать внимание стражи, тюремщица приготовила воду. Да и помощницу с собой пришлось взять. Леон вначале хотел отказаться, но поймав на себе очередной взгляд девушки, передумал. Нужно использовать малейший шанс.
-- Миледи мыться желают! - достаточно громко, чтобы рассеять малейшие сомнения пришедших, ответил он.
После чего, отбросив совершенно неуместную в данной ситуации стыдливость, стянул с себя женские одежды, ступил в теплую воду, бросив откровенно вызывающий взгляд на молодку. Та зарделась, но глаз не отвела. Это не осталось незамеченным и сразу разозлило служанку.
-- Отвернись, бесстыжая! - рыкнула она.
Но воск видать был хорош, слова цели не достигли. Пришлось подкрепить их звонкой оплеухой.
Из глаз круглолицей брызнули слезы, но губы сжались в упрямую линию. Купание длилось не долго. Но перед уходом как показалось Леону, девушка подарила многообещающий взгляд.
'Кажется, монолит дал трещину, -- довольно хмыкнул он. - Зерна посеяны, нужно дождаться всходов. Лишь бы времени хватило...'
Особо долго ждать не пришлось. Лишь Оризис, завершая свой дневной путь, и окрасив за окном мир в фиолетовые тона, погрузился в морские пучины - щелкнул дверной запор. Леон, валявшийся в постели и тупо глазевший в потолок, настороженно сел, вперив взгляд в дверь.
На пороге появилась служанка. Юноша разочарованно вздохнул. Но недовольство быстро уступило место радости. Стоило ей сделать несколько шажков, как стало ясно, что под одеждой тюремщицы скрывается юное тело. Девушка ступала пугливо, словно ламинь, страшащаяся клыков ворка.
-- Только бы не спугнуть! - подумал Леон. - Это мой единственный и последний шанс.
-- Не бойся, милая! Я не кусаюсь! - как можно более мягко, в полголоса сказал он. - Ну же!
Услышав его голос, девушка остановилась, и теперь мучительно колебалась - броситься обратно и затворить двери, или остаться. Наконец, решившись, ступила вперед.
-- Меня зовут Леон. А тебя? Да не бойся же ты! Ничего плохого я тебе не сделаю.
-- Да я и не боюсь, - дрожащий голос говорил совсем об ином. - Зовут меня Мелисса, ну а матушку мою - Глофия. Они с Клопаей сестры, и потому их спутать немудрено.
Начав говорить, она уже не останавливалась, заглушая болтовней страх.
-- Стража уже сменилась. Прибывшие собрались в зале и пьянствуют. А матушка,.. - тут она на секунду замялась, но видать, вспомнив звон пощечины, сердито сверкнула глазами. Теперь она уже действительно не боялась -- матушка с возницей Джафом затворились. Теперь не выйдут до утра.
-- А кто этот Джафа? Да ты, Мелисса, садись рядышком, если не боишься.
-- Возница Джаф через день на лодке возит свежие продукты, воду, и все что надо. Мало ли какая блажь миледи взбредет в голову.
На одно вино вон, сколько идет! Всякое ведь не пьют! Благо, братец денег не считает.
-- А ты, Мелисса, вино то, хоть разок пробовала?
-- А как же! - соврала, девушка, покраснев.
Леон наполнил доверху два бокала.
-- Пей!
Она осторожно пригубила вино.
-- Не бойся, не отравлено!
-- Да я и не боюсь вовсе. Вот еще... сама наливала...
И быстро осушила бокал. За первым последовал второй.
-- Говоришь, братец денег не жалеет... А откуда у него столько?
Девушка удивленно посмотрела на собеседника.
-- Это у графа-то Николя де Гиньон? Наместника Фракии?
Теперь и Леон понял, что сморозил глупость. И так, миледи - графиня Салма де Гиньон. Роза Трехглавого. О ее жестоких похождениях ходили легенды. Кровь в жилах стыла...
-- Разве ее не казнили?
-- Кого?
-- Я говорю о графине де Гиньон.
Леон вновь подлил Мелисе вина.
-- Казнить Салму? - слегка заплетающимся языком удивленно пробормотала девушка, делая очередной глоток.
Алкоголь явно ударил ей в голову. Отвечать она не стала. Помутневший взгляд остановился на угадывающемся под полупрозрачными вуалями мужские достоинства Леона. Теперь пришла очередь краснеть ему. Понимая, что отступать нельзя, он решительно отпил из бокала.
Мелиса, не ожидая особого приглашения, распустила корсет, сбросила платье. На свет явились молочно-белая, несколько великоватая для ее возраста грудь, пухлые мягкие плечи, рябой, весь усыпанный точками родимых пятен живот со жгуче-черными вьющимися волосками на лобке и такими же темными, но чуть поменьше - на бедрах и ногах. От нее разило потом и вином, что подавляло и так не весьма сильный зов плоти. Отозваться на него Леон смог лишь после того, как вспомнил о торлитовой игрушке в руке миледи...
Спустя полчаса, тяжело дыша и прикрыв глаза, он уже раскинулся на широком мягком ложе. Не покидало ощущение грязи и гадливости. Казалось, что перемазан дерьмом с головы до пят...
Из полузабытья вывели булькающие звуки, сопровождавшиеся громким иканием. Открыв глаза, Леон увидел, что Мелисса сидит в кровати, свесив ноги на пол, с бледным, густо усеянным капельками пота лицом и абсолютно пустым взглядом. Вздутый живот судорожно подергивался. Наконец, замычав, она извергла зловонную струю недавно выпитого вина и остатки накануне съеденного ужина. Вытерев ладонью мокрый рот, грудь, живот вновь затряслась, выдавая новую порцию, после чего упала на постель и шумно захрапела.
'Пора! - решился Леон, - да помогут мне боги! Перун, Создатель - все едино!'
Содрогаясь от брезгливости, напялил дурно пахнущую, несвежую одежду тюремщицы, ее серый, пропитанный потом, чепец. Взял серебряные монеты, кинжал, спрятанный от Ловсека. Немного поколебавшись, до конца не понимая, зачем -- присоединил к ним торлитовый фаллос. Прихватив принесенный девушкой незажженный фонарь, приоткрыл дверь.
