'…стальная пружина воли ослабла. В походе к полюсу их окрыляла великая надежда осуществить заветную мечту мира; сознание бессмертного подвига придавало им нечеловеческие силы. Теперь же они борются только за спасение собственной жизни, за свое бренное существование, за бесславное возвращение, которого они в глубине души, быть может, скорее страшатся, чем желают'.
Думается, в таком объяснении — принижение мужества англичан. Более того, оно несправедливо, бездоказательно.
Было действительно 'ужасное разочарование'. Страха возвращения не было. Они торопились: первое время, пока могли, почти бежали, впрягшись в сани. Их суточные переходы достигали тридцати пяти и более километров. Амундсен — на собаках! — проходил в среднем за сутки чуть более тридцати километров.
Амундсен позднее скажет: 'Никто лучше меня не может воздать должное геройской отваге наших мужественных английских соперников, так как мы лучше всех способны оценить грозные опасности этого предприятия… Мужества, твердости, силы им было не занимать'.
Вслед за Цвейгом многие авторы утверждали, что Амундсен — пусть невольный — виновник гибели англичан. Он, мол, нарушил 'полярную этику'.
На это обвинение еще при жизни истинно по-джентльменски ответил сам Роберт Скотт: 'Нарушением этики может считаться только намерение какой-либо экспедиции отправиться в пункт, который уже был публично объявлен базой другой экспедиции'.
Амундсен, как известно, устроил свою базу в сотнях километров от базы Скотта. Он шел своим, неизведанным маршрутом, их пути пересеклись только у полюса.
Мало кто знает, что уже в Антарктиде Амундсен, столь же по-джентльменски, предложил передать Скотту половину своих собак. Англичане отказались.
Собственно говоря, даже и своих собак Скотт фактически так и не использовал. Только на вспомогательных работах. Причин этому много, но главная из них — своеобразный снобизм…
Здесь уместно, пожалуй, сделать небольшое отступление.
Годы спустя Кетлин расскажет о своем знакомстве с Робертом Скоттом, случайном, в гостях. Кетлин торопилась на поезд, ушла пораньше: 'Он ушел через две минуты после меня, рассчитывая догнать, но, увидев, что я несу довольно большой чемодан, не смог нарушить правило этикета, согласно которому 'английскому джентльмену не полагается носить по улице громоздкие предметы', и не стал догонять меня…'
Кажется, в этом эпизоде весь Скотт 'Некто Скотт' — английский джентльмен 'Не принято' означает 'нельзя'. Это он впитал с молоком матери. Корни его снобизма не в повышенном самомнении — в нелепой покорности традициям.
'Не принято', чтобы английский джентльмен нес по улице чемодан, 'не принято', чтобы ходил на лыжах, 'не принято', чтобы использовал собачью упряжку…
О Маркхеме сказано, что его мнения 'были продуктом теории и эмоций'. Но эти же слова вполне относятся и к Роберту Скотту.
Он, например, послал человека в Маньчжурию, чтобы отобрать лошадей обязательно белой масти! Дело в том, что у Шеклтона белые лошади вроде бы сдохли позже, чем остальные. На этом основании Скотт сделал вывод, что именно белые лошади наиболее приспособлены к белым снегам Антарктиды!
Вот уж действительно 'продукт теории и эмоций'!
К несчастью, белые лошади в Маньчжурии — редкость. И, руководствуясь указанием Скотта, пришлось брать всех подряд — и сильных, и слабых. (Вы помните, 'довольно беспорядочный флот из разнокалиберных судов'.) Вдобавок с некоторыми из них пришлось впоследствии немало помучиться. Некий Кристофер, например, имел вполне несносный характер. Три-четыре человека должны были зачастую предварительно уложить его, а уж потом запрячь. Уже во время похода к полюсу Скотт пишет о проделках Кристофера почти ежедневно. И не только Кристофера! Это была постоянная трепка нервов и, естественно, губительная потеря времени: на запряжку лошадей нередко уходили часы!
В вопросе об использовании собак Скотт, к несчастью, полностью разделял мнение Маркхема. 'С моей точки зрения, — писал он, — ни одно путешествие на собаках не может принести таких результатов, как поход, участники которого преодолевают трудности, опасности и лишения, полагаясь лишь на собственные силы, проводят в тяжелом физическом труде дни и недели… Несомненно, что в последнем случае победа достигается более благородным способом, становится более блистательной'.
Уже во время похода Скотт вполне оценил достоинства собак, но так и не использовал их по- настоящему. Прав, наверное, английский биограф: 'Скотт рассматривал полюс как плацдарм для демонстрации героизма ради героизма'.
Пожалуй, и все другие участники экспедиции были в этом отношении полностью солидарны с Робертом Скоттом. Некоторые из них, в частности Отс, оплатили свое участие в экспедиции крупным денежным пожертвованием. Все без исключения были готовы работать бесплатно.
Что ж, Скотт действительно отобрал лучших. Семь тысяч человек (!) изъявили желание участвовать в экспедиции. На борт 'Терра Новы' взошли 65. На зимовку остались 33 человека.
'Не знаешь, кого хвалить, так неутомимо все работают для общего блага. Каждый в своем роде — клад', — записывал в дневнике Скотт.
Большинство из них военные моряки. И на судне, и на зимовке Скотт всегда сохранял привычные порядки: 'Дисциплина в обычном смысле этого слова отсутствовала, ибо мы в точности следовали букве устава'.
Возможно, уставные порядки не лучший стиль руководства в полярных экспедициях. Но и весной, уже после окончания зимовки, Скотт с удовлетворением писал: 'С самого начала не было ни одной размолвки между кем-либо из двух членов нашей компании'.
Всех их — офицеров, ученых, рядовых объединял горячий энтузиазм. Бывалый моряк, знающий ученый, хороший кочегар, опытный врач, храбрый кавалерийский офицер… Наверное, каждый из них готов был пожертвовать жизнью во имя успеха экспедиции. Но в полюсном походе одной готовности пожертвовать собой мало. Нужен еще и опыт — экспедиционный, полярный.
Скотт отобрал лучших: самых знающих, самых мужественных. Но… Но только один из них умел по- настоящему ходить на лыжах, только один разбирался в моторах, только двое понимали в лошадях и понимали лошадей, только трое могли управиться с собачьей упряжкой и в лучшем случае только несколько человек имели некоторый полярный опыт.
Во время зимовки начальник экспедиции сумел сплотить людей: веселая газета, общие праздники, футбол на снегу, два раза в неделю интересные познавательные лекции. Но полевого полярного опыта за зиму никто не приобрел. Зачем они, полярные навыки? Главное — сила духа! Для англичанина нет невозможного! К лыжам все они по-прежнему относились с иронией, к лошади — с опаской, к тягачам и собакам — с недоверием.
Когда начался полюсный поход, физик, морской офицер и врач должны были управляться с лошадьми, старшина кочегаров — с тягачом.
24 октября, в день отправления моторной партии, Скотт записывает в дневнике: 'Лэшли еще не совсем освоился с тонкостями управления рычагами, но я надеюсь, что в день или два он напрактикуется'.
А позже, когда люди, увязая по колено, будут тащить сани по рыхлому снегу, он запишет: 'Одно средство — лыжи, а мои упрямые соотечественники питают против них такое предубеждение, что не запаслись ими'…
В своей предсмертной записке 'Послание обществу' Роберт Скотт говорит: 'Причины катастрофы не вызваны недостатками организации, но невезением в тех рискованных предприятиях, которые пришлось предпринимать'.
Фактически он называет единственную причину — катастрофическую непогоду. Но в действительности 'непогода' — достаточно обычная антарктическая погода: рыхлый снег, пурги, морозы до минус 40°. На последнем участке пути, в марте, всего этого можно было ожидать. Во время похода Шеклтона уже 21 февраля — летом! — было минус 55°!
Нет, невезение тут ни при чем!
Успех или поражение любой экспедиции, а полярной в особенности, складывается из сотен и тысяч мелочей. Впрочем, нет, 'мелочей' в экспедиции не бывает!
