— Получается: ничего не произошло? — усмехнулся я ласково.
— Не так чтобы ничего — они ведь умерли. Но естественным образом, мастер! Петер давно хворал кашлем и сплевывал кровью. Дитриху мне не раз приходилось ставить пиявки, а Бальбус обжирался до потери сознания и имел проблемы с кишечником. Плохо жили, мастер. Нездорово.
— Да-а… — покивал я. — А белые толстые черви?
— Черви… — выплюнул это слово, будто было некоей непристойностью. — И чего только людишки не выдумают?
— Например, ваш брат, бургомистр, — поддел я его.
— Ну да, — признался он неохотно. — Но я в это не верю.
— Не верите. Ну что же… Позволите, мы немного оглядимся?
— Оглядитесь? — снова побледнел. — Я не знаю, есть ли у вас…
— Есть, — ответил я, глядя на него в упор. — Уж поверьте мне, есть, и много.
— Что же, — снова потер ладони. Я заметил, что пальцы покрыты синими и белыми пятнами. — Если уж так…
— Если уж так — то так, — усмехнулся я одними губами и встал. — Прежде всего мы взглянули бы на чердак и подвал.
— На чердаке только пыль, пауки и крысы, — быстро сказал доктор. — Уж поверьте, вы только измажетесь и измучитесь…
— Показывай чердак, — рявкнул Курнос.
— Нет, Курнос, спокойно, — сказал я. — Если доктор говорит, что чердак такой уж неприятный, сойдем в подвалы.
— В п-п-подвалы? — заикнулся Йоахим Гунд.
— А отчего бы и нет? Впрочем… — я сделал вид, что задумался, — впрочем, вы, доктор, покажете моим помощникам подвалы, а я тем временем осмотрюсь на подворье.
Я знал, что мы ничего не найдем ни в подвалах, ни на чердаке. Доктор Гунд специально заманивал нас в маленькую ловушку. Его озабоченность казалась настоящей, но я голову дал бы на отсечение, что притворялся. Очевидно, был напуган нашим визитом, но считал, что мы устанем, обыскивая подвал и чердак, и в конце концов оставим его в покое. Ведь понимал: Инквизиция рано или поздно наведается в дом доктора — чудака и алхимика. Всего этого он и не думал скрывать. Реторты, опыты, эксперименты. Смотрите, мол, ничего такого, что стоило бы прятать. Весьма ловко, милые мои, но я ощущал во всем этом фальшь.
Я вышел наружу и огляделся. Мертвый пес так и лежал на полдороге к калитке — как мы его и оставили. Я направился на заднее подворье. Отворил дверцы и заглянул в каморку, где лежали ровнехонько уложенные сосновые полешки и дубовые плахи с облезлой корой. У стены стояли вилы, грабли с выломанными зубьями и заступ с лопатой, измазанные засохшей грязью. Ничего интересного.
В тени раскидистого каштана увидел аккуратно облицованный колодец. Поднял деревянную крышку и заглянул внутрь. В восьми — девяти стопах внизу блестело зеркало воды. Мне приходилось видеть тайники, устроенные под водой в колодце, однако я не думал, чтобы уважаемый доктор имел силы и желание на ледяную купель. Не говоря уже о том, что на гладких колодезных стенах не было ни ухватов, ни колец, которые помогали бы при спуске и подъеме. Но тогда где же укрывался тайник колдуна? Ха! Хороший вопрос. А может, я ошибаюсь и Йоахим Гунд не настолько плутоват, насколько выглядит, а потому занимается темными искусствами прямо в подвале или на чердаке? Или же доктор — просто неопасный чудила?
Я медленно двинулся вдоль деревянного забора, а потом прошелся по саду вдоль, поперек и по диагонали. Ничего необычного. Запущенный и заросший цветник, маленькие гнилые яблочки бронзовели на нескошенной траве, пара кротовин, несколько горстей треснувших каштанов. Прогуливаясь, я внимательно всматривался под ноги, но везде лишь победно вздымались трава да бурьян. Я же искал хоть какой-то след. Например, люк, присыпанный землей или замаскированный куском дерна. Не было ничего. Что ж, значит, пришло время молитвы. Я встал на колени под деревом и постарался очистить мысли. Вслушивался в тихий шум ветра, который дул рядом со мной и сквозь меня.
Закрыл глаза и почувствовал, как снисходит на меня сила. Несмотря на закрытые глаза, начал видеть. Ветки деревьев маячили где-то меж зеленых и желтых промельков.
Взрывы багрянца охватили почти все, но под ними я видел уже абрис крыши дома и зелень травы. Образ дрожал, трясся и менялся, но я знал, что должен перетерпеть. Поскольку, как и всегда, появилась сестра молитвы — боль. Ударила неожиданно, с новой алой волной. Я будто плыл на галере под багряными парусами. Едва не прервал молитву и не открыл глаза.
Боль оседлала меня, но я старался о ней не думать. Старался не концентрировать взгляд и на образах, что проявлялись из всполохов. Хорошо знал, что если всмотрюсь в некий элемент, фрагмент этой реальности-нереальности, то чем сильнее стану пытаться его увидеть, тем быстрее расплывется и исчезнет. Образы проплывали сквозь меня, а я продолжал молиться — и иногда видел себя самого, словно глядел сверху на темную коленопреклоненную фигуру, пульсирующую красной болью.
Я, казалось, плыл где-то меж красок и образов, укутанный в яркое желтое сияние.
Пришлось повторить молитву семижды, пока сквозь закрытые глаза отчетливо не проступили сад и дом. Не были такими, какими я запомнил их раньше. Дом пульсировал тьмой, и казалось, то отдаляется, то приближается. Сад ярился резкой, болезненной зеленью. Отчетливо видны были засохшие вишни, вцепившиеся в сухие ветви, — теперь казались коричневыми тварями с пастями, наполненными игольчатыми зубками. Видел кружащих вокруг дома существ, описать которых словами было невозможно. Создания вне четких форм и расцветок, всплывающие над землей и лениво парящие в воздухе. Уже один взгляд на них пробуждал страх, и совладать с ним удавалось лишь с помощью молитвы. Я молился — и казалось, весь уже состою из одной боли. Но прерви литанию сейчас — и кто знает, не оказался ли бы в поле зрения тех бесформенных монстров? А сама мысль, что кто-то из них взглянет в мою сторону, вызывала пароксизмы ужаса.
Теперь мог осмотреться. Мог, ухватившись за флюгер на крыше, вращать дом вправо-влево, чтобы заглянуть во все его закоулки. И почти сразу обнаружил место, которое должен был найти. Пульсирующую синевой иллюзию. Это была стена в дровяной каморке: созданная с помощью настолько сильного заклинания, что камни в той стене можно было не только видеть, но и ощутить под пальцами, даже пораниться об их неровную поверхность. Эту стену спокойно можно было простукивать и прослушивать. Звук был бы словно от нормальной, цельной каменно стены. Ибо звук в этом случае также был иллюзией. Я осторожно высмотрел сине-серебристые ниточки, что удерживали иллюзорную стену, и потихоньку разорвал их, одну за другой. Пульсирующая синева постепенно угасала, серела, потом исчезла совсем. Знал, что именно в этот миг стена из солидного темно-серого камня просто исчезла. Расплылась в воздухе.
Я открыл глаза и повалился на землю. Ощутил щекой мокрую, холодную траву. Сжался, подтягивая ноги под подбородок. Был счастлив, что боль ушла, но при этом не имел никакого желания подниматься на ноги.
— Мордимер, — услышал над собой. — Мордимер… — Сжался еще сильнее, но тогда некто — по запаху узнал Курноса — сильно дернул меня за плечо: — Мордимер? Ты что, молился?
Ощутил на губах холодное прикосновение металла, а Курнос силой разжал мне зубы. Крепкая сливовица с убийственным запахом и вкусом полилась мне в рот. И в горло. Я закашлялся. Курнос придержал меня, продолжая заливать водку. Я дернулся, уклоняясь, и сблевал.
— Мечом… Господа… нашего… убить меня… хочешь? — простонал я и сблевал снова.
Протянул руку в его сторону.
