были хороши, так что ей, паче чаяния, даже пообещали работу по специальности. В итоге хупара просидела в Черной Приёмной муниципалитета целый день, боясь даже выйти в туалет, чтобы не пропустить, когда её позовут. Документы были оформлены лишь к вечеру. От Куйли требовалось только характеристика с прежнего места работы.
Само собой, не могло быть и речи топать за этим к да Растану — у Куйли ушла бы неделя, только чтобы попасть на приём. И я бы сама не пошла. Даже если бы она попросила. Я пообещала накропать характеристику сама — кто там её будет читать, вот скажите? Мной она будет подписана или Тенью… Время было позднее, и я сильно подозревала, что кроме как в муниципальную ночлежку, ей некуда идти — хупарское общежитие клиники ей пришлось покинуть. Вздохнув, я накормила Куйли и уложила её спать на том самом диване, где меня застукали за изучением Бмхати. Назовите меня расофилкой, но после того, как эта женщина работала со мной так много времени, я не могла отправить её на улицу.
В квартире затихло. На улице изредка шуршали мобили, а больше ничто не нарушало тишину.
Но мне не спалось. Меня одолевали сомнения и не очень-то приятные раздумья — в большинстве из них я сама себе не могла признаться. Я страстно желала поделиться всем этим с кем-то, хоть бы с да Лигаррой, но ему нельзя было позвонить и поплакаться в жилетку. Ему вообще не стоило звонить. Хотя мне надо было слить информацию о странном поведении да Ринна, но я решила, что скажу это Каруну, когда он сам объявится — меня почему-то пугАло набирать номер, на том конце которого было бюро КСН.
Хотя Мар советовал держаться за да Лигарру, и он наверняка что-то об этом знал. Только пусть он сам свои пожелания выполняет! Не стану я прогибаться под чужую руку! Боги, дайте мне с этим управиться. А ещё монолог Мара заставил меня сознательно подумать о вещах, о которых задумываться не следовало. Например, попробовать рассмотреть господина да Лигарру как особь мужского пола. Мне бы это даже удалось, не бросай меня в дрожь от одной только мысли о нём.
Утром Куйли ушла, и больше я её не видела.
Вечером третьего дня да Ринна, наконец, выписали. Я узнала об этом с некоторым опозданием, так как вся привычная «сеть оповещения» была нарушена — новые медицинские сестры и младшие врачи ещё не перезнакомились достаточно, чтобы передавать слухи.
С того самого дня, когда мы с Маром гуляли в парке, нам не удавалось не то что переговорить, а даже увидеться. Дела шли скверно. Да Растан навалил на меня канцелярской работы, от сердечного приступа умер директор гуарро философии Города Мудрости господин да Рагиро. Наш постоянный клиент. Старик мне нравился — он был тихим и действительно мудрым, иногда старшие врачи приходили к нему за советом. Однако близкие господина да Рагиро отнеслись в кончине престарелого и больного отца, как к жуткой неожиданности. Сыновья покойного встретили меня с яростью и намеревались затеять тягомотину против «Масийя Рунтай» — под предлогом врачебной халатности. Что и говорить, да Растан был счастлив натравить на меня всех собак. В его присутствии тяжко дышалось. Клиника была его любимым детищем, его вотчиной, итак любое посягательство на благополучие «Масийи Рунтай» воспринималось да Растаном как личная обида. Само собой, обида не на истинных виновников конфликта — сварливых гостей или их родичей. Виноваты всегда были сотрудники. Он не пытался увольнять старших врачей — на старой кляче ехать сподручней; но и нам было некуда от него уйти — клиника была всё-таки престижной, что давало врачам- аллонга немалые профессиональные перспективы и хоть как-то укрепляло наше шаткое положение в обществе. Непривычная сдаваться на полпути, я терпеливо изображала покорность и бесилась. Кризисы бывали и раньше. Но приходилось признать — директор прилагал все усилия для превращения моей жизни в кошмар. К примеру, он не только не успокоил отпрысков профессора, но ещё и науськал их на меня. На этом фоне мелкие проблемы типа ошибок нового младшего врача просто меркли.
Ночью меня дважды будили загадочные звонки с глумливым молчанием в трубке. Не знаю, почему я решила, что молчание было именно глумливым, но это выводило меня из остатков душевного равновесия. Я боялась, чего уж там. КСН, загадочные покровители да Растана или спецслужбы Десяти Семей — кто из них решит, что я сую нос не в свое дело? И ведь никого не волнует, что не по своей воле. Да Лигарра нарушил присягу, посвящая меня в дела под грифом «секретно». Теперь от того, был он неудачником или нет, зависела, кажется, и моя жизнь. На самом деле, ещё больше чем страх, меня мучили сомнения — продолжать или нет наше с Каруном расследование? При таких раскладах побеждают только герои детских книжек. Я же была реалистом и прагматиком. К сожалению, я не могла похвасться особыми связями или талантами — итак, для успеха мне следовало поставить на нужную фигуру. Хотя бы, как ни противно, прогнуться под да Растана — хотя я зарекалась под кого-либо гнуться, но по здравом размышлении мне пришлось принять и эту мысль. Как максимум, сотрудничать с официльными каналами Комитета. Или же играть на поле психопата Каруна, чего бы это не стоило — но финал этой затеи терялся во мраке.
Мой отец говорил в таких случаях, что выбор уже сделан — его нужно лишь осознать. Наверное, и мой выбор был сделан — но его характер был таков, что для его реализации требовалось вначале подавить чувство самосохранения. Потому и душила меня смертная тоска — ведь я на самом деле не собиралась бросать расследование!
Ещё два вечера я приходила домой злая и полумертвая. На третий я подошла к подъезду дома номер 10 на улице Пин, и сразу заметила полузнакомый силуэт, притулившийся в тени садика. Нет, это был не да Лигарра. Это был Лапарси Куинси да Ринн…
Собственной персоной.
Я онемела. Как?! Откуда?! Почему он пришёл ко мне?! Как он меня нашёл?! Все эти вопросы роем пронеслись в моей голове, а вкупе со сценой в парке дело было и вовсе загадочным. Однако он больше не выдавал тех чувств, что я увидела в нём при той встрече.
Одежда на да Ринне болталась, словно с чужого плеча — он сильно похудел за время болезни. При нём была небольшая плоская сумка рыжего цвета — в таких носят документы. Он поминутно оглядывался через плечо.
— Госпожа ддда Кун..? — неуверено склонил голову мой давний пациент. И одного этого движения мне хватило, чтобы понять, что так тревожило да Лигарру. Этот был вовсе не тот человек, с которым я когда-то общалась. Прежний да Ринн был гениален, горд и просветлён. Этот — растерян и истощен.
— Мне нужна ваша помощь, умоляю! — проговорил он, опять с непонятным упоением и надеждой разглядывая моё лицо, — я в огромной опасности, но никто из моих друзей не сможет дать мне убежище, потому что там меня легко найдут! Это никак не повредит вам! Мне нужно укрыться на ночь, сегодня… Умоляю из лучших человеческих чувств — помогите мне! Ради человечества… Госпожа Санда, это может стоить жизни всему Миру… — еле слышно окончил он.
Я нахмурилась.
— Пойдемте, Парси. На улице холодно.
Не знаю, что на меня нашло, когда я назвала его так — уменьшительным именем, принятым когда-то, насколько я знала, между да Ринном и да Лигаррой. Прежний да Ринн ни за что не спустил бы такого. Более того, он бы удивился, откуда мне известно это прозвище. Но этот больной человек пошёл за мной, покорный, как хупара. Теперь и я была растеряна.
Консьерж проводил нас сонным взглядом. Я ничего умнее не нашла, как сделать вид, что всё идет как надо. Ну водит к себе одинокая незамужняя женщина неизвестных мужчин, а ещё они иногда сами приходят. В медицине ведь что главное? — морда кирпичом. Мол, всё идет по плану…
Отправив да Ринна в ванную, я занялась ужином. Когда он вернулся, я сидела, глубоко призадумавшись — за истекшие минуты я минимум пять раз приняла и отвергла решение тайком позвонить да Лигарре, а ещё минимум шесть раз схватила себя за руку. Рука, само собой, тянулась в рыжей сумке да Ринна.
Мы сели за стол, я и имела возможность рассмотреть неожиданного гостя, пока он уминал бутерброды. Да Ринн был вымотан до предела. Его лицо осунулось, глаза запали, руки тряслись. Его не могли выписать из галереи реабилитации в столь плачевном виде, так что вывод напрашивался один — в такое состояние да Ринн пришел за минувшие трое суток.
— Я не буду насильно расспрашивать вас, какая такая беда с вами приключилась, Лапарси, но имею право знать это хотя бы в общих чертах, — непринужденно заметила я. Тень, я слишком много общаюсь с да Лигаррой… Его проклятый стиль, — Возможно, тогда я смогу вам помочь в гораздо бСльшем объёме.
Да Ринн покачал головой.
— Боюсь, вы мне не поможете… Речь идёт о вопросах нацбезопасности.
